Дедушка, смотри! Лада прижалась носом к окну. Соба́ка!
За калиткой металась дворняжка, чёрная, грязная, с торчащими костями.
Опять эта сумасшедшая, пробурчал Павел Иванович, натягивая валенки. Три дня уже крутит. Убирайся отсюда!
Он замахнул палкой. Пес отскочил, но не убежал. Сел на пять метров в стороне и просто смотрел.
Дедушка, не гоняй её! Лада схватила его за рукав. Наверно, голодна и замерзла!
Мне своих забот хватает! отмахнулся старик. Ещё блох принесёт, всякую заразу. Иди прочь!
Собака поджала хвост и ушла. Но когда Павел Иванович исчез за дверью, она вернулась.
Лада жила с дедом уже полгода, с тех пор как её родители погибли в автокатастрофе. Павел Иванович принял внучку к себе, хотя никогда особо с детьми не ладил. Был привык к тишине, к своему распорядку.
А тут девочка, которая плачет ночами и всё спрашивает: «Дедушка, когда вернутся мама и папа?»
Как объяснить, что никогда? Дед лишь ворчал и отвернулся. Было тяжело и ему, и ей. Но спасаться было некому.
После обеда, пока дед дрёмал у телевизора, Лада тихо выскользнула во двор с миской, в которой остался суп.
Иди сюда, Барсик, шептала она. Так я его назвала. Красивое имя, не правда ли?
Песик осторожно подполз, высосал тарелку до последней крошки, затем лёг, положив морду на лапы, и смотрел на неё благодарно, преданно.
Ты хорошая, ласкала девочка. Очень хорошая.
С того дня Барсик не уходил из двора. Сторожил у калитки, провожал Ладу в школу, встречал её. А когда Павел Иванович выходил на улицу, слышалось по всей округе:
Опять ты! Сколько можно?!
Барсик уже знал: человек лает, но не кусает.
Сосед Семён Михайлович, крутясь у забора, наблюдал за этим представлением и однажды сказал:
Паша, зря её гоняешь.
Что ты! Мне собака нужна, как зубная боль!
А может, начал Семён, Бог её тебе не зря послал?
Павел Иванович лишь фыркнул.
Прошла неделя. Барсик всё стоял у калитки, в любую погоду, в любой мороз. Лада попрокрадыше вынесла ему еду, а дед делал вид, что ничего не замечает.
Дедушка, можно Барсику в сеновал пустить? умоляла она за ужином. Там теплее будет.
Нет и ещё раз нет! ударил кулаком по столу старик. В доме места для животных нет!
Но она же
Никаких «но»! Хватит мне твоих капризов!
Лада надуло губы и замолчала. А ночью Павел Иванович долго не мог заснуть. Утром выглянул в окно.
Барсик лежал, свернувшись калачиком прямо на снегу. «Скоро сойдёт душа к Богу, подумал дед, и стало оттого тошно».
В субботу Лада пошла на пруд кататься на коньках. Барсик, как всегда, шёл следом. Девочка смеялась, кружилась по льду, а собака сидела на берегу и наблюдала.
Смотри, как я умею! закричала Лада и бросилась в центр пруда.
Лёд подо́гнул, раздался треск, и Лада провалилась.
Вода была чёрная, как смоль. Девочку потянуло под лед. Она боролась, крикнула, но её крики заглушали волны.
Барсик замер на секунду, потом бросился к дому.
Павел Иванович рубил дрова. Услышал лай. Дикий, пронзительный. Оглянулся собака мчится по двору, рычит, подбегает, хапает за штаны, тащит к калитке.
Ты что, сошла с ума? не понял старик.
Но Барсик не успокаивался, хватал за одежду, в глазах тревога. И вдруг до Павла дошло:
Лада! крикнул он и бросился за собакой.
Барсик летел вперёд, оглядывался, а потом снова к пруду.
Павел увидел чёрное пятно, услышал слабый плеск.
Держись! крикнул он, хватая длинную штангу. Держись, внучка!
Он полз по льду, он трещал, гнулся, но держался. Схватил Ладу за куртку, потянул к берегу. Барсик всё время рядом вильнул, лаял, подбадривал.
Когда её вытащили, лицо было посиневшим. Павел отряхнул снег, дунул в лицо, молился всем святым.
Дедушка, прошептала Лада, Барсик, где Барсик?
Собака сидела рядом, дрожа от холода или от страха.
Она здесь, хрипло сказал Павел. Здесь.
После того случая старик изменился. Он больше не орал на собаку, но и в дом не пускал её.
Дедушка, а почему? не успокаивалась Лада. Она же меня спасла!
Спасала, спасала. А места для неё у нас всё равно нет.
Почему?
Потому что так обычаи! грянул старик.
Он злился на себя, не понимая, за что. Порядок есть порядок, но на душе будто коты царапают.
Семён Михайлович заходил попить чаю, сидели на кухне, грызли пряники.
Слышал, что случилось? осторожно спросил сосед.
Слышал, пробурчал Павел.
Хорошая собака. Умная.
Бывает.
Её надо беречь.
Павел отмахнулся плечом:
Берегём. Ведь не гоняем.
Да уже не гоняешь. А где она ночует?
На улице. Собака она или не собака?
Семён покачал головой:
Странный ты, Паша. Спасла дочь, а ты Невдячность называется.
Я ей ничего не должен! вспыхнул Павел. Кормим, не бьем и хватит!
Виновен или нет. А почеловечески как?
Почеловечески любить людей, а не всякую шерсть!
Семён замолчал, понял, что спорить бессмысленно, но смотрел с укором.
Зима была суровой, вьюги падали одна за другой, будто сама стужа хотела доказать, кто хозяин. Павел только успевал расчистить дорожки, а снег всё рос до пояса.
Барсик всё стоял у калитки, худой, как скелет, шерсть слетела, глаза потухли, но он не уходил, а сторожил.
Дедушка, Лада потянула его за рукав, посмотри на неё. Она почти мертва.
Сама выбрала сидеть здесь, отмахнул Павел. Никто её не заставлял.
Но она
Хватит! прогремел старик. Сколько можно одно и то же? Мне уже надоела эта собака!
Лада обиделась и замолчала. Вечером, когда дед читал газету, она шепнула:
Сегодня Барсику не было видно.
И что? не подняв глаза, пробурчал Павел.
Целый день её нет. Может, заболела?
Может, наконец ушла. Ей и дорога туда.
Дедушка! Как ты можешь так говорить?
Как надо? отложил газету, посмотрел на внучку. Она не наша! Чужая! Мы ей ничего не должны!
Виноваты, тихо сказала Лада. Она меня спасла, а мы ей даже тёплого места не дали.
Места нет! ударил кулаком Павел. Дом не зоопарк!
Лада заплакала и бросилась в свою комнату. Дед остался сидеть за столом, а газета больше не читалась.
Ночью разразилась такая метель, что дом казался ходуном. Ветер воют в трубе, стекла дребезжат, снег шуршит по окнам. Павел ворочался в постели, не мог уснуть.
«Собачья погода», думал он, и ругался сам: «Какая мне разница? Не мое дело!» Но разница была, и он это понимал.
К утру ветер стих. Дед встал, заварил чай, выглянул в окно. Двор был покрыт снегом до самого окна, дорожки исчезли, скамейка стояла одной спинкой. А у калитки
В сугробе чтото чернело. «Наверное мусор», подумал старик, но сердце сжалось.
Он накинул куртку, сунул ноги в валенки и вышел. Снег был пушистый, глубокий, до колен. Дошёл до калитки и замер.
В сугробе лежал Барсик. Неподвижный. Снег покрывал его почти полностью, виднелись лишь уши и кончик хвоста.
«Вот и всё, отжила», подумал Павел, и вдруг почувствовал, как чтото сломилось внутри.
Он наклонился, разряхнул снег. Собака едва жила слабый хрип, глаза закрыты.
Эх ты, прошептал старик. Глупая, почему не ушла?
Барсик вздрогнул от голоса, попытался поднять голову, но сил не хватало.
Павел стоял и смотрел. «Чёрт с ним», сказал себе, и осторожно поднял её на руки.
Собака была лёгка лишь кости и шерсть, но всё ещё тёплая. Живая.
Держись, пробормотал он, таща её в дом. Держись, глупая.
Он занёс Барсику в сеновал, потом на кухню, положил на старую вязаную покрывалу у печи.
Дедушка? появилась в дверях Лада в пижаме. Что случилось?
А, это запинался Павел. Замерзла там. Думаю, пусть от warming.
Лада бросилась к Барсику:
Живая? Дедушка, живой?
Живой, живой. Налей молока в миску, тёплого.
Сейчас! девочка бросилась к плите.
Павел сидел рядом, поглаживая собаку по голове, и думал: «Что я такое? Довёл почти до гибели, а она всё ещё верит». Барсик открыл глаза, посмотрел на него с благодарностью, и у Павла защемило горло.
Молоко готово! Лада поставила миску рядом.
Барсик с трудом поднял голову, лизнула молоко, потом ещё, и ещё. Дед и внучка сидели рядом, смотрели, как она пьёт, и радовались, будто случилось чудо.
К обеду Барсик уже сидела. К вечеру шатается по кухне на дрожащих лапках. Павел время от времени бросал на неё взгляд и бурчал:
Пока это всё временно! Поймёте? Укрепимся и на улицу!
Лада лишь улыбалась. Она видела, как дед подкармливает Барсику лучшими кусками мяса, как укрывает её теплее, как гладит, думая, что никто не смотрит.
«Не уйдёт», знала девочка. Больше не уйдёт.
Утром Павел проснулся рано. Барсик лежала на коврике у печи, внимательно изучала его.
Ну что, ожила? пробормотал старик, натягивая штаны. Вот так.
Собака медленно махнула хвостом, будто проверяя, не будет ли её снова прогнаны.
После завтрака Павел надел куртку и вышел во двор. Прогулялся вдоль забора, посмотрел на старую будку у сарая, где давно никого не было лет десять.
Лада! крикнул он в будку. А ну иди сюда!
Девочка выскочила, за ней Барсик. Пёс держался ближе к Ладе, но к Павлу уже не подходил.
Смотри, старик кивнул на будку. Крыша протечёт, стены сгнили. Надо бы отремонтировать.
Зачем, дедушка? спросила Лада.
А зачем? пробурчал он. Пусто там стоит, беспорядок.
Он вынул из сарая доски, молоток, гвозди. Начал чинить крышу, ругаясь: то гвоздь сломается, то доска не того размера.
Барсик сидел рядом, наблюдая. Оказалось, что он понял, зачем дядя так старается.
К обеду будка засияла новым покрытием. Павел принёс старое одеяло, положил внутри, поставил миски для воды и еды.
Ну вот, сказал он, вытирая пот. Готово.
Дедушка, тихо спросила Лада, это для Барсика?
А для кого ещё? пробурчал Павел. В доме ей нет места, а на улице жить надо почеловечески, то есть пособачьи.
Лада бросилась обнимать его:
Спасибо, дедушка! Спасибо!
Да, да, отмахнулся он. Не плачь. И помни: это временно! Пока не найдём ей нормальных хозяев.
Но он сам прекрасно понимал, что никого искать не будет. Барсик теперь никому не нужна, кроме них.
В тот момент подошёл сосед Семён, посмотрел на отремонтированную будку, на собаку, на счастливое лицо Лады, хитро улыбнулся:
Ну что, Паша, говорил же я Бог не зря её послал.
Оставь свой бог, буркнул Павел. Просто жаль, дело большое.
Конечно, жаль, кивнул Семён. Сердце у тебя доброе, только спрятал глубоко.
Павел хотел возразить, но передумал. Смотрел, как Барсик нюхает новое жилище, как Лада гладит её голову, и понял: теперь они семья. Неидеальная, может странная, но всё же семья.
Хорошо, Барсик, тихИ спустя годы, когда снег уже укрыл их маленькую усадьбу, Барсик спокойно спал у ног Лады, а в их доме звучал тихий смех, свидетельствующий о том, что даже самые холодные сердца могут согреться.
