Дедушка, смотри! Василина прижалась носом к окну. Собаку!
За калиткой металась дворняга: черная, грязная, с торчащими клыками.
Вот опять эта шкура, пробурчал Павел Иванович, натягивая валенки. Третий день крутит её. Иди-иди прочь!
Он замахнулся палкой. Пёс отскочил, но не убежал. Сел на пять метров от него и просто смотрел.
Дедушка, не прогоняй её! Василина схватила его за рукав. Наверное, голодна и замёрзла!
Мои заботы меня и так держат, отмахнулся старик. Да к тому же принесёт блох, всякой заразой. Прочь!
Пёс поджал хвост и ушёл. Но когда Павел Иванович исчез за дверью, она вернулась
Василина жила с дедом уже полгода, с тех пор как её родители погибли в автокатастрофе. Павел Иванович взял внучку к себе, хотя никогда особо с детьми не вмётывался. Был привык к тишине, к своему распорядку.
А тут девчонка, что плачет ночами и всё спрашивает: «Дедушка, когда мама с папой вернутся?»
Как объяснить, что никогда? Старик лишь ворчал и отводил взгляд. Было тяжело и ему, и ей. Но куда делись бы они, если бы не жили вместе?
После обеда, пока дед дремал у телевизора, Василина тихо выскользнула во двор с миской суповых остатков.
Иди сюда, Бурка, шептала она. Я так её назвала. Хорошее имя, правда?
Собака подошла осторожно, облила тарелку до конца, потом легла, положив морду на лапы и смотрела с благодарностью.
Ты хорошая, ласкала её девочка. Очень хорошая.
С тех пор Бурка не отходила от дома. Охраняла калитку, провожала Василину в школу, встречала её. А когда Павел Иванович выходил наружу, слышался крик по всей округе:
Опять ты! Сколько можно?!
Но Бурка уже знала: человек лает, а куса́ть не будет.
Сосед Семён Михайлович, крутясь у забора, наблюдал за этим представлением и однажды сказал:
Паша, напрасно её гоняешь.
Что ты! Мне собака нужна, как зубная боль!
А может, начал Семён, Бог её тебе не зря послал?
Павел Иванович лишь фыркнул.
Прошла неделя. Бурка всё стояла у калитки, в любую погоду, в любой мороз. Василина тайком подкидывала ей еду, а дед делал вид, будто ничего не замечает.
Дедушка, можно Бурку в сенник пустить? умоляла девочка за ужином. Там теплее будет.
Нет и ещё раз нет! грохнул старик кулаком по столу. В доме животным места нет!
Но она же
Никаких «но»! Хватит мне твоих капризов!
Василина надуло губы и замолчала. А ночью Павел Иванович долго не мог уснуть. Утром он выглянул в окно и увидел Бурку, свернувшуюся клубком прямо на снегу. «Скоро отдаст душу Богу, подумал он, а мне стало противно от души».
В субботу Василина пошла на пруд кататься на коньках. Бурка, как всегда, шла за ней. Девчонка смеялась, крутилась по льду, а собака сидела на берегу и наблюдала.
Смотри, как я умею! крикнула Василина и помчалась к центру пруда.
Лёд задрожал, потом треснул, и Василина провалилась. Вода была чёрной, кристальной. Девочка начала тонуть, молилась, но крики заглушали волны.
Бурка замерла на мгновение, потом бросилась к дому.
Павел Иванович рубил дрова, услышал лай дикий, резкий. Оглянулся собака бросилась по двору, схватила его за штаны и потянула к калитке.
Что ты, сумасшедшая? не понял старик.
Но Бурка не успокаивалась, кидалась, хватала за одежду, в глазах тревога. И вдруг Павел крикнул:
Лилушка! и бросился за собакой.
Бурка мчалась вперёд, оглядываясь, а затем к пруду. Павел увидел чёрное пятно, услышал слабый плеск.
Держись! закричал он, схватив длинную палку. Держись, внучка!
Он полз по трещащему льду, согнулся, но выдержал. Схватил Василину за куртку и потянул к берегу. Бурка всё время крутилась рядом, лая, подбадривая.
Когда её вытащили, она была синяя. Павел обмыл её снегом, подул в лицо, молился всем святым.
Дедушка, шепнула Василина, Бурка, где Бурка?
Собака сидела рядом, дрожала от холода или от страха.
Она здесь, охрипнул Павел. Здесь.
После того случая дед перестал кричать на собаку, но и в дом её не пускал.
Дедушка, а почему? не унималась Василина. Она же меня спасла!
Спасла, спасла. А места для неё у нас всё равно нет.
Почему?
Потому что так у меня заведено! грянул старик.
Он злился на себя, не понимая, зачем. Порядок, говорило ему сердце, но внутри будто кошки царапали.
Семён Михайлович приходил попить чаю, жевал пряники и спросил:
Слышал, что случилось?
Слышал, пробурчал Павел.
Хорошая собака. Умная.
Бывает.
Её надо беречь.
Павел отмахнулся плечом:
Берегём, ведь не гоняем.
Уже не гоняешь. А где она ночует?
На улице. Собака же или не собака?
Семён покачал головой:
Странный ты, Паша. Спасла жизнь внучке, а ты Невежество, так называют.
Я ей ничего не должен! вспыхнул Павел. Кормим, не бьем и достаточно!
Винен ты или нет. А как почеловечески?
Почеловечески значит любить людей, а не всех этих шерстяных!
Сосед замолчал, понимая, что спор бесполезен, но смотрел с упрёком.
Зима показалась понастоящему лютой: завирюхи кружились, будто сама природа решила доказать, кто хозяин. Павел успевал только расчёсывать дорожки к утру снова сугробы по пояс.
А Бурка оставалась у калитки, худой, как скелет, шерсть валялась, глаза помутнели, но стояла на своём посту.
Дедушка, сжала её Василина за рукав, посмотри на неё. Она же почти мертва.
Села сама, отмахивался Павел. Никто её не заставлял.
Но она же
Хватит! грянул старик. Сколько можно о том же? Надоел уже с этой собакой!
Василина обиделась и замолчала. Вечером, когда дед читал газету, она тихо сказала:
Сегодня Бурки не было видно.
И что? не поднимая глаз, пробурчал Павел.
Целый день её нет. Может, заболела?
Может, наконец ушла. Ей и дорога.
Дедушка! Как ты можешь так говорить?
Как надо? отложил он газету, взглянул на внучку. Она нам не принадлежит! Чужая! Мы ей ничего не должны!
Мы же её спасли, прошептала Василина. А места тепла ей не дали.
Места нет! грохнул Павел. Дом не зоопарк!
Василина заплакала и убежала в свою комнату. Старик остался за столом, а газета больше не читалась.
Ночью завирнулась такая буря, что дом качался, как будто ходуном. Ветер воет в трубах, стекла дребезжат, снег шуршит у окон. Павел ворочался в постели, не мог уснуть. «Собачья погода», думал он, и ругает себя: «Мне всё равно, не моё дело!». Но разница была, и он это знал.
К утру ветер стих. Павел встал, заварил чай, выглянул в окно. Двор укрыл снег до самых окон. Дороги исчезли, скамейка осталась одной стойкой. А у калитки
В сугробе чтото чернело. «Наверное мусор», подумал старик. Но сердце упало.
Он надел куртку, встал в валенки и вышел во двор. Снег был глубокий, до колен. Дойдя до калитки, он замер.
В сугробе лежала Бурка, неподвижна. Снег покрывал её почти полностью, виднелись лишь уши и кончик хвоста.
Всё, отжила, пробормотал Павел. Вдруг услышал скрежет внутри.
Он наклонился, смахнул снег. Собака едва жила, слабо дышала, хрипела. Глаза не открывали.
Ну ты, прошептал он. Дура. Почему не ушла?
Бурка дернулась, услышав голос, попыталась поднять голову, но сил не хватало.
Павел стоял и смотрел. «Чёрт с ним», подумал он и осторожно поднял её на руки. Собака была лёгка, почти только кости и шерсть, но ещё тёплая. Живая.
Держись, пробормотал он, неся её в дом. Держись, дурочка.
Он занёс её в сенник, потом на кухню, положил на старое одеяло у печки.
Дедушка? в дверях появилась Василина в пижаме. Что случилось?
А, это, запнулся Павел. Замёрзла она там. Думаю, пусть отдохнёт.
Василина бросилась к Бурке:
Живая? Дедушка, живая?
Живая, живая. Налей молока в миску, теплого.
Сейчас! подбежала девочка к печи.
Павел сидел, пока она гладила собаку, и думал: «Что я за человек? Довёл почти до гибели, а она всё ещё здесь, верит». Бурка с трудом открыла глаза, посмотрела на него благодарно, и у Павла охватило горло.
Молоко готово! крикнула Василина, поставив миску рядом.
Бурка с усилием подняла голову, лизнула молоко, потом ещё раз и ещё. Дед и внучка сидели рядом, наблюдая, как она пьёт, и радовались, словно произошло чудо.
К обеду Бурка уже сидела. К вечеру шла по кухне, дрожа лапами. Павел время от времени смотрел на неё и бурчал:
Пока так, понятно? Подрастёт и на улицу!
Но Василина лишь улыбалась. Она видела, как дед тайком кладёт ей лучшие куски мяса, как укутывает её теплее, как гладит, думая, что никто не видит.
«Не уйдёт», знала девочка. «Больше не уйдёт».
Утром Павел проснулся рано. Бурка лежала на коврике у печки, внимательно смотрела на него.
Ну что, ожила? пробурчал старик, натягивая штаны. Так.
Собака махнула хвостом, осторожно, будто проверяя, не прогонят ли её снова.
После завтрака Павел надел куртку и вышел во двор. Обошёл забор, посмотрел на старый сарай, где давно никому не жилось лет десять, наверное.
Лилушка! крикнул он в сарай. А ну иди сюда!
Василина выскочила, за ней Бурка. Собака держалась ближе к девочке, но к Павлу уже не подходила.
Смотри, старик указал на сарай. Крыша протёкла, стены сгнили. Пожалуй, надо отремонтировать.
Зачем, дедушка? недоумела Василина.
Зачем? пробурчал он. Пусто без дела. Пора бы порядок.
Он вынул из сарая доски, молоток, гвозди и начал чинить крышу, ругаясь, что гвоздь гнётся, доска не того размера.
Бурка сидела рядом, наблюдала. Оказалось, она поняла, зачем дядя трудится.
К обеду сарай засиял новой крышей. Павел принёс старое одеяло, постелил внутри, поставил миски для воды и еды.
Всё, сказал он, оттирая пот. Готово.
Дедушка, тихо спросила Василина, это для Бурки?
А для кого ещё? пробурчал он. В доме ей места нет, а на улице жить надо почеловечески, то есть пособачьи.
Василина бросилась его обнимать:
Спасибо, дедушка! Спасибо!
Да, да, отмахнулся он. Не плачь. И помни это временно! Пока не найдём ей нормальных хозяев.
Но он сам прекрасно понимал, что никого искать не будет. Бурка теперь никому не нужна, кроме них.
В тот момент подошёл сосед Семён, посмотрел на отремонтированный сарай, на собаку, на радостное лицо Василины, хитро улыбнулся:
Ну что, Паша, говорил же я, Бог её не зря послал.
Отвали со своим Богом, пробурчал Павел. Просто жалко, дело большое.
Конечно, жалко, кивнул Семён. Сердце у тебя доброе, только прячешь его глубоко.
Павел хотел возразить, но передумал. Смотрел, как Бурка нюхает новое жилище, как Василина гладит её по голове, и понял: теперь они семья. Неполная, может странная, но всё же семья.
Хорошо, Бурка, тихо сказал он. Теперь это и твой дом.
Собака посмотрела на него долгим взглядом и легла у сарая, чтобы видеть дверь дома, где живут её люди.
