Алёна просыпается за минуту до будильника. В комнате ещё мутно, но за шторами просвечивает февральский серый свет. Спина ноет после сна, пальцы слегка отёкшие, как обычно утром. Она садится на край кровати, ждёт, пока исчезнет головокружение, и только потом встаёт.
Кухня погружена в тишину. Игорь уже вышел на пробежку привычка, с которой он живёт с тех пор, как проверил уровень холестерина. Алёна включает чайник, достаёт из шкафа две чашки, одну ставит в сторону: Игорь по утрам пьёт лишь воду.
Пока вода закипает, она проверяет телефон. В семейном чате ничего нового, лишь фото внука, присланные сыном вечером. Малыш в детском саду держит картонную ракету. Алёна автоматически улыбается, чувствуя знакомое тёплое ощущение: ради него она терпит пробки, отчёты, бесконечные планёрки.
Работа поддерживает её уже двадцать восемь лет. Отдел кадров в районной поликлинике: сначала младший инспектор, потом ведущий специалист. Врачи приходят и уходят, главврачи меняются, а она остаётся. Она знает, у кого какие дети, в каком браке, кому подсказать отпуск по уходу, а кого подтолкнуть, чтобы принесли справку.
Последние годы усложняются. Бумаги заменяют электронные системы, отчётов становится больше, сверху требуют цифры и таблицы. Алёна ворчит, но осваивает программы, записывает пароли в блокнот, хранит аккуратные папки на рабочем столе. Ей нравится ощущать свою нужность: без неё весь этот тихий хаос развалится.
Она наливает себе чай, ломтик лимона, садится у окна. На улице дворник собирает снег к обочине, редкие машины едут по двору. Алёна представляет, как через десятьпятнадцать лет будет смотреть на тот же двор с балкона, укутанная в тёплый халат, а рядом сидит постаревший внук, задавая вопрос, почему снег такой серый.
Эта картина живёт в её голове давно. Летом к ней добавляется дача с облупившимся домиком, грядки, где она, ворча, сеет укроп, а вечером у мангала спорит с Игорем, сколько соли класть в шашлык. Старость выглядит понятной, хоть и не радостной, но своей.
В дверях щёлкнула входная дверь, и по коридору прошуршали кроссовки. Игорь возвращается в кухню, глубоко вдыхает.
Опять чай без сахара? спрашивает он, протирая шею полотенцем.
Врач сказал, поменьше сладкого, напоминает Алёна.
Он улыбается и наливает себе фильтрованную воду. Его немного поседевшие виски и узкое лицо стали суше за последние годы. Когдато ей нравились его скулы и уверенный взгляд; сейчас она чаще замечает усталость и скрытое раздражение, которое он старается скрыть.
Сегодня задержусь, говорит он, глядя в окно. Вечером не жди ужин.
Опять совещание? спрашивает она. Или курсы английского?
Он морщит лоб.
Не курсы, а занятия с преподавателем.
Да, кивает Алёна. С преподавателем.
Короткий взгляд скользит по ней, но он молчит. В её животе сжимается тревога; в последнее время таких полупредложений стало много, слова, невысказанные, тяжелеют в воздухе.
Она одевается, проверяет, закрыто ли окно в спальне, и в коридоре привычным жестом берёт связку ключей. Холодный металл приятно ложится в ладонь. Эти ключи сопровождают её столько лет, что она почти не замечает, как часто перекладывает их из сумки в карман. Ключи от дома, машины, дачи, почтового ящика её маленький набор уверенности.
В маршрутке тесно. Люди молча глазеют в телефоны, кто зевает, кто ругается тихо изза остановок. Алёна притягивает сумку к себе и думает о дне. В обед нужно позвонить маме, спросить, как давление. Мамe семьдесят три, живёт в соседнем районе и отказывает переезжать ближе к сыну.
Я всё знаю, повторяет она. В аптеке, в магазине, в поликлинике. Куда я пойду?
Алёна каждый раз кивает и в глубине души понимает, что это её мир: знакомые стены, лица, маршрут до остановки, который можно пройти с закрытыми глазами. От этого зависит ощущение, что она всё ещё на своём месте.
В поликлинике пахнет хлоркой и лекарствами. На входе охранник кивает. В коридорах уже толпятся пациенты, кто спорит с регистратурой, кто глядит на часы. Алёна проходит в свой кабинет, снимает пальто, включает компьютер и идёт за кипятком.
Отдел кадров небольш: три стола, шкаф с личными делами, старый принтер, который жужжит и заедает бумагу. Коллега, молодая женщина лет тридцати, раскладывает бумаги по папкам.
Доброе утро, бросает она. Слышала новость?
Какую? ставит Алёна кружку на стол и садится.
Главврач собирает всех руководителей в десять. Говорят, будет про оптимизацию.
Слово висит в воздухе, как сквозняк. У Алёны внутри всё сжимается. Оптимизация в последние годы означала одно: сокращения.
Может, опять новый отчёт, пытается она отмахнуться.
Может, неуверенно отвечает девушка.
Работа ускоряется. Приходят врачи, приносят заявления, спрашивают отпуска. Алёна механически объясняет, ставит подписи, вводит данные в систему. Мысли постоянно возвращаются к утреннему слову.
В десять её вызывают в актовый зал с начальником отдела кадров. Там уже сидят заведующие отделениями, старшие медсёстры. Главврач, мужчина лет шестьдесят, встаёт к трибуне, поправляет галстук.
Он говорит о реформе, новых стандартах, необходимости «повышения эффективности». Алёна слышит, будто сквозь вату. Затем объявляют, что штатное расписание будет пересмотрено, часть функций объединят, где есть «избыточные единицы».
Конкретные решения примут в ближайший месяц, заявляет он. Руководители получат списки должностей, подлежащих сокращению.
Слово «должностей» звучит тяжело. Алёна ловит взгляд начальника отдела кадров; тот быстро отводит глаза.
После собрания она возвращается в кабинет, где коллега уже знает всё новости разлетаются мгновенно.
Думаешь, нас заденут? спрашивает девушка, нервно теребя ручку.
Не знаю, отвечает Алёна. У нас и так людей не хватает.
Но если объединят с бухгалтерией девушка не заканчивает.
Алёна вспоминает, как в соседней поликлинике год назад сократили одного кадровика, оставив троих работать вдвое больше. «Справятся», тогда сказали.
Она пытается вернуться к делам, но цифры расплываются. Перед обедом она заходит к начальнику отдела кадров.
Можно минутку? просит она, приоткрыв дверь.
Он кивает, не отрывая глаз от монитора.
Ты слышала? начинает Алёна.
Слышал, коротко отвечает он.
Наш отдел запинается она.
Он наконец смотрит на неё усталым взглядом.
Алёна, пока ничего конкретного не знаю. Ждём указаний сверху. Как только будет информация, я сообщу.
Она кивает и выходит. В коридоре ей становится жарко, хотя на ней лишь лёгкий свитер. В голове всплывает цифра её возраст: пятьдесят. Не сорок, когда ещё можно было пробовать новое. Не тридцать, когда можно было рискнуть. Пятьдесят.
Домой она возвращается позже обычного: в маршрутке застряла в пробке, всё время смотрела в окно, не видя улиц. Мысли крутятся. Если её сократят, где найдёт работу женщина её возраста с опытом? В частную клинику? В колледж? И захочет ли она начинать всё заново, учить новые программы, вливаться в чужие коллективы?
Игорь приходит около девяти в костюме, который надевает на важные встречи. Снимает пиджак, аккуратно вешает, идёт на кухню.
Ты ужинала? спрашивает он.
Ждала тебя, отвечает Алёна. Разогреть суп?
Не надо, я уже поел, говорит он и наливает себе чай. У нас сегодня было собрание.
У нас тоже, говорит она. О сокращении.
Он поднимает брови.
Тебя?
Пока не знаю. Сказали, штат будут пересматривать.
Он молчит, потом садится напротив.
У меня тоже новости, говорит он. Предложили контракт за границей.
Алёна моргает.
Где именно?
В Германии. Филиал запускает новый проект, нужен человек с опытом, на дватри года.
Она смотрит на него, не чувствуя лица.
Ты согласился? спрашивает она.
Я сказал, что подумаю, отвечает он. Но, честно, это серьёзный шанс, и по деньгам, и по опыту.
Слова о зарплате бьют сильнее всего. Деньги всегда были аргументом, который трудно опровергнуть: квартира, ремонт, помощь сыну с ипотекой, лекарства для мамы. Всё это стоит за сухой фразой.
На дватри года, повторяет Алёна. И что я буду делать в эти годы?
Он отводит взгляд.
Можно обсудить варианты. Ты можешь поехать со мной. Там тоже нужны специалисты по персоналу. Я узнаю.
Она представляет чужой город, незнакомую речь, попытки объясниться на языке, который помнит лишь из школьных уроков. Представляет маму одну, сына с семьёй, внука. И себя в супермаркете гдето под Гамбургом, ищущую сметану на полках с чужими надписями.
Или можешь остаться, продолжает он. Работать здесь, быть с внуком. Дватри года пролетят.
Он говорит уверенно, но в голосе слышится неуверенность. Алёна замечает, как он сжимает пальцы на кружке.
А если не пролетят? тихо спрашивает она. Если ты там останешься?
Он вздыхает.
Я же не собираюсь эмигрировать. Это рабочий контракт.
Рабочий контракт тоже можно продлить, отвечает она. Там новые возможности, новые связи. А здесь
Она не заканчивает. «А здесь» означает всё привычное и тяжёлое: очереди в поликлинике, бесконечные дорожные ремонты, цены в магазинах, новости по телевизору, от которых она давно перестала ждать чегото хорошего.
Тишина растягивается, слышен стук стула в соседней квартире.
Давай не сегодня, говорит он наконец. Я тоже устал. Обсудим на выходных.
Алёна кивает. Внутри поднимается волна, но она не знает, страх это, злость или усталость.
Ночью она не может уснуть. Слушает, как Игорь дышит рядом, как за окном проезжают редкие машины. Мысли скачут: сокращение, контракт, мама, внук, собственное тело, которое всё чаще напоминает о себе колено, спина, давление.
Утром она звонит сыну.
Мам, я на планёрке, шепчет он. Всё нормально?
Да, отвечает она. Позвоню позже.
Она не хочет говорить о работе, не знает, что сказать. «Твой отец собирается уехать»? «Меня могут уволить»? Как это звучит для сына, который только начинает выбираться из долгов?
В поликлинике день суматошный. В обед начальник отдела кадров вызывает её к себе.
Алёна, начинает он, когда она входит. Ситуация такова: нам одобрили новое штатное расписание. Одна позиция в отделе кадров подлежит сокращению.
У неё в груди становится пусто.
Какая? спрашивает она, хотя уже знает.
Формально ведущего специалиста, говорит он, глядя в бумаги. Т.е. ваша.
Формально? перебирает она.
Я могу предложить вам должность инспектора, говорит он. Понижение, но без увольнения. Зарплата будет меньше.
Она садится, ноги становятся ватными.
Насколько меньше?
Он озвучивает сумму. Алёна мысленно переводит её в рубли: минус дватри тысячи рублей. Это значит, что придётся экономить сильнее: реже помогать сыну, откладывать лекарства маме, сокращать расходы.
Второй вариант, продолжает он. Сокращение по правилам: выплаты, компенсация за три месяца, запись в центр занятости.
Алёна кивнула. Слова о центре занятости звучат как отголосок чужой жизни.
Подумайте до конца недели, советует он. Напишите заявление, когда решитесь.
Она выходит в коридор и долго стоит у окна, глядя на заснеженный двор поликлиники. Люди приходят и уходят, машины скорой помощи подъезжают и уезжают. Жизнь продолжается, будто её новости не имеют значения.
Вечером она заходит к маме. Та сидит за столом, читает газету в очках.
Ты бледна, замечает мама. Давление измеряла?
Всё в порядке, отвечает Алёна. Просто тяжёлый день.
Алёна рассказывает о сокращении, умалчивая про предложение уехать. Мама морщит лоб.
Понижение ещё не катастрофа, говорит она. Зарплата хуже, но работа есть. В вашем возрасте искать новое тяжело.
А если я всё-таки попробую? спрашивает Алёна. Может найдётся чтото лучше?
Мама вздыхает.
Ты сама решай. Я в свои годы уже никуда не влетала. Но времена меняются.
Слово «времена» звучит странно. Алёна понимает, что времена всегда меняются для тех, кто стареет.
По дороге домой она смотрит на дома вдоль дороги, мысленно примеряя к ним свою жизнь. Новый жилой комплекс, свет в окнах, детская площадка. Старые пятиэтажки, облупившаяся краска, но большие деревья во дворе, как в детстве. Где бы она могла жить, если всё изменится?
В выходные они с Игорем наконец садятся за стол и говорят откровенно.
Мне нужен ответ, говорит он. Компания ждёт его в течение месяца.
Мне нужен ответ до конца недели, отвечает она. Либо понижение, либо увольнение.
Они смотрят друг на друга, в их взглядах столько напряжения.
Если ты останешься на пониженной должности, говорит он, мы всё равно справимся. Я буду зарабатывать больше, могу пересылать деньги.
А если я уволюсь и поеду с тобой? спрашивает Алёна. Я смогу там работать? На каком языке я объясню людям, как оформить отпуск?
Он молчит.
Можно найти курсы, выучить язык, говорит он. Там много наших, можно начать не сразу по специальности.
То есть заниматься уборкой, подавать посуду в кафе? уточняет она.
Он хмурится.
Не преувеличивай. Ты умна, опытна. Найдёшь себя.
А мама? напоминает она. Внук? Сын? Ты думаешь, я смогу спокойно жить в другом городе, зная, что мама одна?
Алёна принимает решение остаться в родном городе, открыть дверь новой возможности и, наконец, позволить себе жить так, как ей действительно хочется.
