Алексей Петрович просыпается рано, ещё до будильника на старом мобильнике. Будильник он всё равно ставит из привычки, с тех пор как работал на заводе в Челябинске и боялся проспать смену. Сейчас бояться нечего, но рука каждый вечер сама тянется к телефону, выставляет семь нольноль, и, ложась, он ощущает странное спокойствие от мысли о завтрашнем звуке.
Он обычно просыпается в полшестого. Лежит, слушает, как в подъезде хлопают двери, как сосед сверху, молодой мужчина, спешит на работу и бросает тяжёлый ящик на пол. В комнате прохладно, от окна дует рама старинная, стеклопакеты так и не поставил, жалко денег. На подоконнике одинокая чашка с засохшими следами вчерашнего чая. «Надо бы помыть», думает он, переворачиваясь на другой бок, ещё чутьчуть откладывая подъём.
Квартира досталась ему и покойной Любови по обмену ещё в девяностые. Две комнаты, кухня, маленький коридор. Всё давно знакомо до мельчайших пятен на линолеуме. В спальной стоит старый сервант, где хранятся посуда, фотографии и несколько папок с документами. Папки он не любит трогать там вся его жизнь: трудовая книжка, справки, копии приказов, письма. Смотрит на них и чувствует усталость.
Он встаёт, надевает тёплый халат и идёт на кухню. Включает газ, ставит чайник. На подоконнике теснились горшки с растениями, которые когдато поливала Любовь. Теперь он поливает их по расписанию, придуманному самим, и иногда разговаривает с ними, когда в квартире слишком тихо.
Внук Илья обещал прийти вечером, помочь с телефоном и принести новые фотографии правнучки на флешке. Илья всегда говорит быстро, вставляя английские словечки, которые Алексей Петрович не понимает, но кивает, чтобы не выглядеть отсталым. Сын Андрей живёт в соседнем районе, работает в автосервисе, приезжает по выходным, везёт продукты и всегда спешит.
Пенсия хватает едвали. Коммуналка, лекарства, продукты. Иногда, сэкономив, он покупает себе селёдку и кусок колбасы. На лето откладывает немного, чтобы съездить на дачу, которая уже давно превратилась в заросший огород, а не место отдыха. Но там стоит старый домик, и когда он туда приезжает, чувствует, что ещё может чтото сделать руками.
Он считает себя неконфликтным человеком. Всю жизнь старался не ругаться, не требовать лишнего. На заводе, где проработал более тридцати лет, его уважали за то, что он не ввязывался в склоки и всегда выполнял план. Когда пришло время оформлять пенсию, он собрал, что попросили, подписал, что выдали, и пошёл домой, не вчитываясь. «Что дадут, то дадут», говорил он тогда Любови. «Нам с тобой много не надо».
Любови уже нет шесть лет, и он иногда ловит себя на мысли, что разговаривает с пустым стулом напротив. Особенно вечером, когда включает телевизор и садится ужинать. Стул стоит там же, где и раньше, и он не решается его убрать или переставить.
Сегодня он идёт в поликлинику за результатами анализов. Зимой у него подпал сердце, врач назначил таблетки и сказал сдавать кровь периодически. В регистратуре, как всегда, очередь. Люди стоят, сидят на жёстких стульях, ктото ругается полголоса, ктото смиренно смотрит в пол.
Алексей Петрович занимает место у стены и ждёт. Перед ним две женщины живо обсуждают чтото, он сначала не вслушивается, но потом одно слово цепляет слух.
Пересчитали её пенсию, говорит одна в вязаной шапке, поправляя пакет. Представляешь, на две тысячи рублей больше стало. А то недоплачивали, стаж не весь учли.
Да ладно, недоверчиво отвечает вторая. Они сами чтоли пересчитали?
Не сами. Сын ей в интернете чтото нашёл, какието изменения. Пошли, заявление написали, запрос в архив сделали. Оказалось, её работа в совхозе не учтена. Теперь ей доплачивают.
Алексей Петрович чуть приподнимает голову. «Стаж», «совхоз», «архив» слова знакомы. Он вспоминает, как в молодости несколько лет работал в строительном тресте в другом городе, пока не вернулся на завод. При оформлении пенсии ему сказали, что документов нет, архив сгорел, и он пожав плечами подписал согласие.
Ну нет, так нет, подумал он тогда. И так проживём. Он всю жизнь так рассуждал.
Женщины продолжают говорить, меняя темы, но у него в голове застряло «на две тысячи больше». Две тысячи это лекарств на месяц, коммуналки зимой или, при желании, поездка на дачу весной.
Когда он выходит из поликлиники, снег под ногами скрипит, на остановке толпятся люди. Садится в автобус, прижался к окну и вдруг считает в уме месячные расходы: сколько уходит на таблетки, сколько на еду. И как эти две тысячи могли бы всё слегка сдвинуть.
Чепуха, отгоняет он себя. Сколько ещё мне придётся бегать по инстанциям. Нервы только трепаться.
Дома ставит чай, садится за стол. По телевизору токшоу о ценах и тарифах, но он не слушает. Взгляд падает на сервант, на нижнюю полку, где лежат папки.
Он сидит немного, потом встаёт, подходит к серванту и открывает дверцу. Папка с надписью «Документы» лежит сверху. Достаёт её, ставит на стол и открывает. Пожелтевшие листы, аккуратно подшитые. Трудовая книжка, копии приказов, справки о зарплате. Перелистывает, вчитывается в знакомые названия цехов, участков, фамилии начальников.
Там же листок, выданный при оформлении пенсии: «Стаж трудовой столькото лет, страховой столькото». Проводит пальцем по строкам, пытаясь вспомнить, где именно пропали годы в строительном тресте. Находит запись о переводе, но дальше пусто.
Вечером приходит Илья, бросает куртку, громко чихает и идёт на кухню.
Дед, привет. Как ты?
Как, пожимает плечами Алексей Петрович. Живём. Слушай, Илья, а ты можешь в интернете посмотреть про пенсию, про перерасчёт?
Илья удивлённо поднимает брови.
Что такое?
Алексей Петрович рассказывает ему о разговоре в очереди, о совхозе, об архиве. Илья слушает, чешет затылок.
В принципе, да, сейчас многое можно онлайн подать. Нужно на сайте госуслуг посмотреть. Или в Пенсионный фонд идти. Но они часто отправляют повторно.
А если документов нет? спрашивает Алексей Петрович. У меня же в тресте всё осталось. Говорили, архив сгорел.
Если архив сгорел, сложнее, честно отвечает внук. Но можно запросы писать. Сначала в архив города, где ты работал, потом ещё куданибудь. Я помогу, только не быстро.
Алексей Петрович кивает. Внутри борются два чувства. Одно шепчет: «Не трогай, живи спокойно». Другое тихо бурчит: «А почему молчать? Ты же работал».
Когда Илья уходит, он долго сидит за столом, глядя на открытую трудовую книжку. В конце концов аккуратно складывает бумаги обратно, но оставляет папку на стуле рядом, словно завтра она снова понадобится.
Через два дня он едет в Пенсионный фонд. Утром, натянув шерстяные носки и лучший свитер, он долго выбирает, какие именно бумаги взять. В итоге бросает в старый портфель всё, что касается работы: трудовую, справки, даже пожелтевшее письмо из треста, где благодарили за добросовестный труд.
В фонде людно. Внутри тепло, пахнет пылью и дешёвым кофе из автомата. На стенах висят объявления, у электронного терминала толпятся люди, не понимая, куда нажимать. Алексей Петрович стоит, наблюдает, видит молодую женщину с ребёнком, и подходит к ней.
Девушка, подскажите, пожалуйста, как тут талончик взять?
Она быстро нажала пару кнопок, вытащила бумажку из щели терминала и протянула ему.
Вот, вам к специалисту по пенсиям. Номер сто тридцать второй.
Он благодарит, садится на свободный стул. На табло мигают цифры, голос монотонно вызывает людей к окнам. Время тянется медленно. Он смотрит на других посетителей, на их лица. Ктото нервно листает документы, ктото шепчет с сопровождающими. В глазах почти одинаковая смесь усталости и надежды.
Когда на табло загорается его номер, он встаёт и подходит к окну. За стеклом сидит женщина лет сорока пяти, в очках, с аккуратно собранными волосами. На бейджике написано её имя и должность. Она кивает.
Здравствуйте. Ваш талончик.
Он протягивает бумажку.
Чем могу помочь?
Я хотел бы узнать о перерасчёте пенсии. Мне сказали, что может быть, стаж не весь учли.
Она слегка вздыхает, берёт паспорт и начинает чтото вводить.
Фамилия, имя, отчество, дата рождения Пенсия назначена в две тысячи шестьнадцатом году. Стаж такойто, коэффициент такойто. Что именно вас не устраивает?
Слово «не устраивает» задело его, но он проглотил.
Я работал ещё до завода, в строительном тресте в другом городе. При оформлении пенсии сказали, что документов нет, архив сгорел. Но здесь запись в трудовой есть. Можно учесть?
Она протягивает руку.
Дайте трудовую.
Он передаёт. Она листает, находит нужное место.
Да, запись есть. Но без подтверждающих бумаг мы не можем включить этот период в стаж. Вам объясняли?
Объясняли, кивнул он. Но сказали, что можно запрос в архив подать.
Она снова вздыхает, громче.
Запросы в архив ваше право, но мы их не делаем. Обратитесь в архив того города, где работали. Если получите справку, что действительно там трудились, приходите, посмотрим.
А если в архиве ничего не осталось?
Она посмотрела поверх очков.
Тогда, к сожалению, помочь не можем. Есть установленный порядок.
Он чувствует знакомое смирение, словно готов сказать «ну ладно» и уйти. В этот раз в голове звучит голос Ильи: «Это твоё право».
Можно заявление на перерасчёт написать? спрашивает он, удивлён своей твёрдостью.
Она поднимает бровь.
Можно. Но без новых документов решение будет отрицательным. Хотите бланк?
Давайте, отвечает он.
Она даёт лист и ручку, показывает, куда вписать. Он медленно пишет, рука дрожит. В графе «Причина обращения» пишет: «Прошу учесть период работы в строительном тресте и пересчитать пенсию».
Подписав и указав дату, она забирает заявление, ставит штамп.
Ответ придёт по почте в течение месяца. И, как я уже сказала, вам нужно обратиться в архив. Адрес можете найти в интернете или в справочнике.
Он кивает, благодарит и выходит. На улице светло, воздух холодный, но свежий. Он стоит у входа, держа портфель, и пытается понять, что сейчас чувствует. С одной стороны усталость от очереди, от сухого голоса за стеклом. С другой странное ощущение, будто он сделал чтото важное, хотя лишь заявление написал.
Вечером он звонит сыну.
Андрей, я в пенсионный ходил, начинает он, стараясь говорить спокойно. Заявление написал на перерасчёт.
Тишина.
Пап, а тебе это надо? наконец говорит сын. Нервы себе мотать. Там всё равно ничего не добьёшься. Они только обещают.
Мне сказали, можно запрос в архив сделать. Может, чтото найдут.
Да кто там что будет искать, вздыхает Андрей. Пап, лучше здоровье берегись. Я помогу, если понадобится.
Слова «я помогу» задели его сильнее, чем «не устраивает». Не потому, что он не ценил помощь, а потому, что в них звучала роль человека, который уже ничего не меняет.
Я не за деньги, медленно произносит он. Я работал, хочу, чтобы всё было честно.
Сын молчит.
Пап, я понимаю, говорит он мягче. Но ты же знаешь, как у нас всё. Ладно, если решил делай. Только, пожалуйста, не бегай один по этим конторам. Скажу, приеду.
Ладно, отвечает Алексей Петрович, хотя знает, что Андрей вечно занят.
После разговора он долго сидит на кухне, глядя на телефон. В голове крутятся слова сына, голос женщины в фонде, лица людей в очереди. Он понимает, что дело уже не в двух тысячах, а в том, чтобы его годы не исчезли из бумаг так же легко, как исчезли из памяти начальников.
Через неделю Илья приходит снова, принёс ноутбук.
Дед, я нашёл сайт архива того города, где ты работал, говорит он, раскрывая экран. Здесь можно онлайн запрос оставить. Нужно лишь форму заполнить.
Они сидят за кухонным столом, Илья читает вслух: фамилия, имя, отчество, годы работы, место, должность. Алексей Петрович вспоминает название участка, имя начальника.
А если ошибусь? тревожно спрашивает он.
Ничего страшного, пожимает плечами внук. Главное, чтобы годы совпали. Потом пусть ищут.
Нажав кнопку «Отправить», на экране всплывает сообщение о зарегистрированном запросе. Алексей Петрович чувствует лёгкий укол гордости: он, человек, который тяжело привык к мобильному телефону, только что отправил официальный запрос через интернет.
Молодец, дед, улыбается Илья. Теперь ждём. Если ответят, что ничего нет, будем думать дальше.
А что дальше? спрашивает он.
Можно в другие архивы писать. Или свидетелей искать. Кто с тобой работал. Но это уже сложнее.
Свидетелей Он задумывается. Многие уже умерли. Ктото переехал. Связи давно оборвалисьОн понял, что главное не размер выплаты, а то, что его годы наконец признали и его голос услышали.
