Время для себя
У Ольги будильник звенит в шесть тридцать, хотя можно было бы подождать. Она ставит его не из надобности, а из страха не успеть разогнаться. Пока дом ещё спит, она успевает закинуть бельё, собрать мужу контейнер с гречкой и курицей, проверить, что у сына Алексей подписана тетрадка по английскому, и пролистать почту с пометкой «срочно». В ванной зеркало запотевает от пара, и Ольга видит себя кусками: лоб, ресницы, линия рта, ставшая за последние месяцы твёрдой.
Она работает менеджером проектов в крупной компании, где всё измеряется сроками и рисками. В чате каждую минуту всплывают вопросы, и её рука сама тянется отвечать, даже когда она стоит у плиты. Ольга знает: если не ответит сейчас, ктото решит, что она «выпала», и потом придётся доказывать, что она на месте. Она всегда держит позицию.
Сын, десять лет, просыпается тяжело и раздражённо. Муж, Иван, встаёт раньше и уезжает на стройку, по дороге бросая мальчика в школу, если Ольга задерживается. Иван не плохой человек, просто живёт в режиме «надо», как и она, и когда вечером падает на диван, его усталость выглядит как закон природы. Ольга ловит себя на зависти к этой прямоте: устал значит, можешь просто лежать. Её собственная усталость требует объяснений.
В этот понедельник Ольга вдруг вспомнила, что ей сорок один, когда в календаре всплыло уведомление о дне рождения. Она сама его когдато внесла, чтобы не забыть, и всё равно пропустила. Ольга смотрит на дату, на список задач и закрывает напоминание. В метро, прижавшись к поручню, она думает о том, что нужно согласовать смету, забрать заказ из пункта выдачи, позвонить маме, потому что та обидится, если не позвонить. Поздравления от коллег приходят короткими сообщениями с эмодзи, а Ольга отвечает «спасибо» на автомате.
В другой части города, в школе, у Марии Петровны первый урок начинается в восемь пятнадцать. Ей сорок восемь, она преподаёт литературу, хотя в последние годы чувствует себя скорее диспетчером. Дети шумят, родители пишут в мессенджеры, завуч рассылает таблицы, которые нужно заполнить «к вечеру». Мария Петровна носит в сумке тетради, проверяет сочинения в автобусе и на кухне, пока в кастрюле кипит картофель.
Её дочь, студентка Агата, живёт отдельно, но звонит почти каждый день, и разговоры часто заканчиваются просьбами: перевести деньги, посмотреть расписание электричек, помочь с документами. Мария Петровна не умеет говорить «не сейчас». Ей кажется, что отказ сделает её плохой матерью, плохой учительницей, плохим человеком. Она держит в голове чужие ожидания как неписаные правила.
В учительской на столе лежат печенья, ктото принёс их «к чаю». Мария Петровна берёт одно, потом второе и ощущает, как поднимается раздражение. Не на печенье, а на себя. Она слышит, как коллеги обсуждают, кто куда ездил в выходные, кто «успел на массаж», и слышит в слове «успел» скрытый упрёк. Она тоже могла бы «успеть», если бы была собраннее, если бы не расплывалась по чужим просьбам.
В поликлинике, где работает Елена, к девяти утра уже стоит очередь. Елене пятьдесят два, она терапевт, её кабинет пахнет антисептиком и бумагой старых карт. Пациенты приходят с разными проблемами: кашель, давление, справки для работы. Елена слушает, назначает, объясняет, а между приёмами успевает отвечать медсестре и проверять, не зависла ли система.
Своё собственное давление она измеряет редко. Не потому что не знает, чем это грозит, а потому что не хочет видеть цифры. Когда весь день ты измеряешь чужие показатели, свои кажутся лишней проблемой. Дома её ждёт пожилой отец после инсульта, с которым она живёт уже третий год. Он может сам дойти до кухни, но путался в лекарствах, и Елена раскладывает таблетки по коробочкам на неделю вперёд, будто так можно упорядочить всё остальное.
Четвёртая женщина, Кира, самозанятая. Ей тридцать семь, она делает маникюр на дому. Квартирастудия в новостройке, кредит, два окна на шумную улицу. Кира работает с утра до вечера, потому что каждый отменённый клиент дырка в бюджете. Она выкладывает в соцсети фотографии аккуратных ногтей, подписывая «свободные окошки», отвечает на сообщения в два ночи.
Её парень, Андрей, живёт с ней, но как гость. Он помогает иногда, может забрать посылку или вынести мусор, но в целом считает, что Кира «сама себе хозяйка», значит, сама и справится. Кира не спорит. Боитесь, что спор превратится в скандал, а скандал в расставание, а расставание в ещё один пункт в списке проблем. Ей и так хватает.
Общее между ними не возраст и не профессия, а то, как они держат жизнь на себе, будто она может развалиться, если отпустить хотя бы одну нитку. И то, что вокруг постоянно звучат противоречивые голоса.
Ольга слышит их в офисе, когда коллеги обсуждают продуктивность и «правильный баланс». В ленте соцсетей ей попадаются ролики, где женщины улыбаются на пробежке, пьют зелёные смузи и говорят о любви к себе. Ольга смотрит на это с усталой злостью. Улыбка кажется ей ещё одной обязанностью.
Мария Петровна слышит эти голоса в родительском чате, где мамы спорят о кружках и репетиторах, и в разговорах с соседками, которые одновременно осуждают «карьеристок» и посмеиваются над «домохозяйками». Елена слышит их в очереди, где пациенты требуют внимания и одновременно жалуются, что врачи «ничего не делают». Кира слышит их в комментариях: «Как вы всё успеваете?» и тут же «Ну вы же дома сидите».
Первый тревожный звонок у Ольги происходит в метро в среду. Она стоит в вагоне, держит телефон, читает сообщение от начальника: «Нужно сегодня закрыть, иначе сорвёмся». В этот момент поезд резко тормозит, и Ольга чувствует, как в груди чтото сжимается, будто ктото схватил сердце. Воздуха становится мало. Она пытается вдохнуть глубже, но вдох выходит коротким и колючим.
Ольга думает, что сейчас упадёт. Ей стыдно падать, будто это слабость. Она выходит на следующей станции, садится на скамейку и прижимает ладонь к груди. В ушах шум. Мимо проходят люди, ктото говорит по телефону, ктото ест булочку. Ольга смотрит на колени и пытается считать вдохи.
Она достаёт из сумки бутылку воды, делает глоток и ощущает, как слегка отступает напряжение. Не сразу, не красиво, а медленно, словно тело спорит с ней. Через десять минут она встаёт и вызывает такси до офиса. В машине пишет начальнику: «Буду через час, плохо себя чувствую». Пальцы дрожат, и ей кажется, что это видно по экрану.
Начальник отвечает: «Ок. Держись». Ольга читает и ощущает странную пустоту. «Держись» привычное слово, но сейчас звучит как приказ.
У Марии Петровны тревожный звонок приходит в виде срыва. В пятницу вечером она проверяет тетради, на кухне остывает суп, а дочь по телефону говорит, что срочно нужны деньги на «какойто взнос». Мария Петровна пытается понять, о каком взносе речь, и одновременно думает о субботнике в школе.
В этот момент в мессенджере приходит сообщение от родителя: «Почему у моего сына тройка? Объясните, пожалуйста». Мария Петровна чувствует, как внутри поднимается горячая волна. Она резко говорит дочери: «Подожди, я не могу сейчас», и та обижается. Потом открывает сообщение родителя и пишет ответ слишком резкий, почти грубый. Отправила сразу же пожалела.
Она сидит, глядя на экран, и чувствует, как стыд прилипает к горлу. Хочет отмотать назад, стереть, сделать иначе. Но сообщение уже ушло. Мария Петровна выключает телефон, идёт в ванную, закрывает дверь и просто стоит, держась за раковину. В зеркале видит красные пятна на шее.
У Елены тревожный звонок медицинский, но всё равно неожиданный. В понедельник после приёма она чувствует сильную головную боль и тошноту. Медсестра говорит: «Елена Николаевна, вы бледная». Елена отмахивается, но через час понимает, что отмахнуться нельзя.
Она заходит в процедурный кабинет, просит измерить давление. Цифры на тонометре слишком высокие. Елена смотрит на них и думает не о себе, а о том, что завтра у неё полный день, что отца некому будет кормить, что пациенты будут ругаться, если отменить приём. Потом слышит собственный голос, сухой и профессиональный: «Мне нужен больничный». Сказать это труднее, чем поставить диагноз пациенту.
Кира ощущает кризис в виде онемения пальцев. Это происходит вечером, когда она делает покрытие клиентке, и вдруг понимает, что не чувствует кончик большого пальца. Она улыбается клиентке, говорит: «Сейчас секундочку», и идёт в ванную, включает холодный кран, держит руки под струёй. Онемение не проходит.
Она возвращается, заканчивает работу, берёт деньги, провожает клиентку, закрывает дверь и садится на пол в прихожей. В голове крутится мысль: если руки подведут всё. Кредит, расходники, еда, коммуналка. Она достаёт телефон и ищет «онемение пальцев маникюр». Статьи пугают туннельным синдромом, воспалением, операциями. Кира чувствует, как поднимается паника.
Андрей приходит поздно, с пакетом из магазина. Он видит Киру на полу и говорит: «Ты чего?». Она пытается объяснить, но слова вырываются обрывками. Андрей садится рядом, смотрит на её руки и говорит: «Отдохни пару дней». Сказано без злого умысла, но Кира слышит в этом непонимание. Пара дней для неё минус деньги и недовольные клиенты.
Эти кризисы не стали катастрофами. Никто не умер, никто не потерял работу за один день. Но после них прежнее состояние стало шатким. Каждая из женщин почувствовала, что дальше так нельзя, но не знала, как иначе.
Ольга вечером приходит домой позже, чем планировала. Иван уже накормил сына, на столе стоит тарелка с остывшей пастой. Ольга снимает пальто, садится и говорит: «Мне сегодня стало плохо в метро». Она старается говорить спокойно, но голос всё равно дрожит.
Иван смотрит внимательно. «Сердце?» спрашивает он. Ольга пожимает плечами. Ей хочется, чтобы он понял, что дело не только в сердце. Иван говорит: «Завтра к врачу сходи. Я отвезу сына». Ольга слышит в этом не жалость, а практичность. Это почемуто помогает.
На следующий день она записывается в поликлинику через приложение. Свободное время только на следующей неделе, утром. Ольга хочет отменить, потому что утром запланирована планёрка, но вспоминает лавку в метро и то, как боялась упасть. Она пишет начальнику: «Мне нужно уйти на час, записалась к врачу». Отправляет и ждёт, как будто сейчас её вызовут на ковер.
Начальник отвечает через минуту: «Ок, предупреди команду». Ольга перечитывает и ощущает, как внутри чуть расслабляется. Не мир стал добрее, а она позволила себе маленькое действие без оправданий.
Мария Петровна на следующий день идёт к завучу. В руках держит распечатку переписки с родителем, ладони потеют. Завуч строгая, но уставшая женщина. Мария Петровна говорит: «Я сорвалась. Мне стыдно. Не могу выдержать поток сообщений. Можно ограничить время, когда мы обязаны отвечать?»
Завуч смотрит и вздыхает. «Мы всё не вывозим», говорит она. «Давайте договоримся: отвечаем до семи вечера, остальное на следующий день». Она пишет в общий чат.
Мария Петровна чувствует облегчение и сразу вину, будто она выпросила себе привилегию.
Дома она звонит дочери и говорит: «Я могу помочь, но не всегда сразу. Мне тоже нужен отдых». Дочь молчит, потом спрашивает: «Мам, ты чего? Ты заболела?» Мария Петровна отвечает: «Нет, просто устала». Сказать это вслух страшно, ведь в её мире усталость считается чемто, что надо терпеть молча.
Елена получает больничный на неделю. Выходя из поликлиники с листком и пакетом лекарств, ей кажется, что люди смотрят на неё как на симулянтку. Дома отец спрашивает: «Ты чего дома?» Елена отвечает: «Врач сказал отдыхать». Отец бурчит: «Отдыхать это для молодых». Елена не спорит.
Она звонит в соцслужбу, которую ей советовали, и спрашивает о возможности сиделки на несколько часов в день. Ей объясняют, какие документы нужны, что есть очередь, что потребуется заявление и справки. Елена записывает список на листок и чувствует раздражение. Всё снова упирается в бумагу и ожидание. Но она всё равно решает начать, иначе через год её давление станет не цифрами, а серьёзным заболеванием.
Кира на следующий день не отменяет клиентов. Она переносит двоих на вечер, одного на другой день, и это уже кажется ей катастрофой. Пишет нескольким постоянным: «Нужен чуть разгрузить график по здоровью». Ктото отвечает с пониманием, ктото сухо: «Ок». Одна клиентка пишет: «Вы что, заболели?» Кира долго смотрит на сообщение и не отвечает.
Она находит в интернете ортопеда и записывается на платный приём, потому что ждать по полису долго. Деньги берёт из накоплений на отпуск, которого нет. В клинике врач рассказывает о перегрузке кистей, необходимости перерывов, упражнениях и фиксации запястья. Слово «необходимость» звучит как угроза.
Дома Кира говорит Андрею: «Мне нужно, чтобы ты взял часть быта на себя. Я не справляюсь». Андрей сначала обижается. «Ты же дома», говорит он. Кира смотрит на него и впервые не сглаживает: «Я работаю дома. Это работа. Если я сорвусь, у нас обоих не будет денег».
Андрей молчит, потом говорит: «Ладно, распределим». Это не романтическое прозрение, а просто разговор, в котором она не отступила.
К середине месяца у каждой из них наступает точка, после которой назад уже нельзя.
У Ольги точкой становится разговор с начальником на планёрке. Он предлагает ей взять ещё один проект, потому что «ты справляешься лучше всех». Ольга ощущает знакомый укол гордости и страх. Она представляет, как снова стоит в метро, не хватает воздуха, как пишет себе «держись».
Она говорит: «Не возОльга твердо произнесла «нет», и в этот момент её сердце впервые ощяло лёгкое, свободное дыхание.
