А ты серьёзно думаешь, что сейчас самое время заводить ребёнка? спросил я, отложив чашку и взглянув на дочь, сидевшую напротив, будто уже ожидала неприятных новостей.
Мам, мы же уже не первый раз обсуждаем это, ответила Людмила, глаза её блестели от решимости.
Именно поэтому разговор продолжается, сказал я. Вы с Сергеем женаты лишь год. Он только начинает подниматься по карьерной лестнице, а ты в своей фирме ещё не достигла должности старшего менеджера. Вы едва сводите концы с концами, а тут ещё и ребёнок
Людмила закатила глаза, и я вспомнил, как в её подростковом возрасте этот жест означал «отвали», а теперь, похоже, «ты меня не понимаешь».
У нас всё в порядке, мама, уверяла она. Сергей хорошо зарабатывает, у нас будет всё необходимое. И вообще, помнишь поговорку про зайчонка и лужайку?
Да, слышала, но ребёнок не зайчонок из плюша, его нельзя просто отложить на полку, когда надоест, ответила я. Хороший доход нужен лишь тогда, когда есть «подушка безопасности». Иначе придётся постоянно думать, откуда взять деньги на подгузники и смеси, если вдруг сократят.
Людмила откинула плечом и отвернулась к окну, показывая, что разговор окончен. Я понял её тактику: молчание её победа. Вздохнула я. Двадцать пять лет, уже взрослая женщина, а каждый совет воспринимает как личное оскорбление.
Люда, я не могу запретить тебе делать выбор, сказал я мягко. Просто подумай. Годдва ничего решат, а стабильность только укрепит вас.
Я сама знаю, когда мне рожать, ответила она, закрыв глаза.
В её голосе звучала твёрдая уверенность, и я лишь покачал головой. Дальше настаивать было бессмысленно. Люди часто должны набить свои шишки, особенно если это твои собственные дети.
Через ровно девять месяцев Людмила позвонила из роддома в Москве.
Мам, девочка! Триста пятьдесят два грамма, 52 сантиметра! Она такая красивая, ты не представляешь!
Голос дочери звучал от счастья, и я не стал вспоминать тот разговор годичной давности. Зачем? Ребёнок уже появился, здоровый и желанный. Всё остальное детали, которые со временем уладятся или нет.
Я навещал их каждую неделю, привозя фрукты и иногда готовую еду. В первые месяцы Людмила едва успевала принять душ, не говоря уже о готовке. Я помогала, но ограничивалась тем, что было необходимо, не навязывая советов, не вмешиваясь, когда в семь вечера или в десять укладывали Марусю спать. Не морщинась, когда покупали дорогие органические смеси вместо обычных.
Чужая семья тёмные уголки, даже если это семья твоей дочери.
Маруся росла, держала погремушки пухлыми пальчиками, училась ползать. Я наблюдала за ней и ощущала странное чувство: любить когото так сильно и одновременно осознавать, что ты лишь гость. Гость, которого захотелось бы удержать, но которому всё равно придётся уйти.
Людмила расцвела в материнстве, но её лицо приобрело тени недосыпа и постоянной суеты. Под глазами темные круги, но улыбка стала живее, чем в школьные годы. Я радовалась за неё искренне.
Через полгода после рождения внучки Людмила пришла с лицом, которое сразу выдавало нелёгкий разговор.
Мам, у нас проблемы, сказала она, садясь за кухонный стол, а я поставил чайник.
Не хватает денег? спросил я.
Совсем. На коммунальные услуги, подгузники, смеси, продукты всё подорожало, ответила она.
Сергей получил повышение?
Да, но всё равно мало. Мне придётся искать работу, иначе не выжмем. Никак нельзя отложить Машу в ясли до полутора лет, в нашем районе их не берут. А няня Людмила усмехнулась горько. Стоит так, что лучше вообще не работать.
Я молча кивнул, понимая, к чему идёт разговор, и это ощущение сжимало меня внутри.
Мам, ты могла бы посидеть с Машей, пока я на работе?
Люда, я работаю, ответила я.
Но ты можешь взять отпуск или уйти с работы. У тебя же есть неиспользованные дни, верно?
Я медленно покачал головой. В её глазах мелькнула надежда, и я почти пожалел её разочаровывать.
Нет, Люда. Я не собираюсь бросать работу ради ухода за твоим ребёнком.
Почему? Это же твоя внучка! в голосе дочери прозвучали нотки требовательности, почти детские, как у ребёнка, который просит куклу в магазине, а родитель отгоняет его.
Потому что у меня своя жизнь, работа, планы, сказал я. Тебе уже пятьдесят, а ты всё ещё ждёшь от меня жертв.
Она оттолкнула чашку, и чай разлился по скатерти.
Ты эгоистка, воскликнула она.
Возможно, ответил я. Ты назовёшь меня ужасной матерью, и это тоже возможно.
Я видел, как слёзы заполняют её глаза от злости, от обиды, от чегото сразу. Людмила никогда не умела проигрывать; в детстве она бросала шашки в стену, когда оказывалась в проигрышной позиции.
Следующие недели превратились в бесконечный повтор одних и тех же обвинений: «Ты плохая мать, плохая бабушка, как ты можешь». Я слышал их каждый звонок, каждое сообщение.
Однажды я не выдержал.
Скажи конкретно, в чём я виновата? Почему я вдруг стала плохой?
Людмила замешкалась, явно не ожидая такого поворота.
Ты отказываешься помочь! крикнула она.
Это не провинность, а мой выбор. А когда ты росла, я была хорошей матерью? спросил я. Я работала, кормила тебя, одевала. Помнишь, как ты ходила в лучший детский сад и носила платья из «Детского мира», пока другие девочки рвали старую одежду?
Она молчала.
Помнишь институт? Платный, пять лет я тянула эту нитку, чтобы у тебя был диплом. Помнишь квартиру, подаренную на свадьбу? Двухкомнатную в хорошем районе? Машину?
Людмила покраснела от стыда или злости я не мог понять.
Это другое, попыталась она.
Нет, это то же самое. Как мать, я сделала всё, что могла, возможно, даже больше, чем следовало. А сейчас, когда мне действительно нужна помощь, ты отказываешься!
Я глубоко вдохнул.
Люда, я предупреждала тебя год назад: «Подожди, пока встанете на ноги». Ты сама говорила, что знаешь, когда тебе рожать. Это был твой выбор.
И что теперь? Наказываешь меня?
Нет. Просто я не собираюсь платить за твой выбор своей жизнью.
Людмила встала, слёзы блёкли на глазах, губы дрожали от сдерживаемых рыданий.
Я никогда не забуду, как ты себя вела!
Возможно. А может, когдато ты поймёшь, став бабушкой.
Она ушла, не попрощавшись.
Два месяца тишины. Я звонил, но Людмила отказывалась отвечать, её сообщения оставались непрочитанными. Я видел внучку лишь на фотографиях в соцсетях, ведь блокировать меня она не решилась.
Я листал эти снимки вечерами: маленькая Маша училась сидеть, потом ползать, улыбалась в камеру, тянула руки к игрушкам. Она росла без меня.
Было больно? Да. Но я не жалею о своём решении. Я понял, как легко люди привыкают к удобствам, как просьбы превращаются в требования. Людмила всегда была такой: брала, получала, требовала. Пока я давал, всё было хорошо. Стоило сказать «нет» она превратилась в монстра.
С течением времени, может быть, она поймёт, возьмёт на себя ответственность за свои решения и, к тридцати, наконец повзрослеет.
А я продолжаю свою жизнь: работаю, встречаюсь с друзьями, планирую летний отпуск и терпеливо жду, без обид и желания отомстить. Жду, когда дочь перестанет быть ребёнкомэгоистом и поймёт, что иногда нужно дать возможность другим жить своей жизнью. Я всегда оставался терпелив.
