Дневник, 12 февраля
Сегодня я снова задумался о своей любимой вещи в доме огромном старом темнокоричневом шкафе, который стоит в углу детской комнаты, где живу с мамой Ольгой и бабушкой Фёклой. Дверцы тяжёлые, будто их держит целый волк, и при каждом открытии они скрипят, как старый подшипник. Я, Борис, складываю туда свои простенькие игрушки: плюшевого мишку с оторванным ухом, клоуна в огромной синеекрасной шляпе подарок мамы на Новый год, и, да, маленького коня.
Конь когдато был черным, с гривой, как вороново перо. Со временем пластик потускнел и потрескался от солнца, но грива почти цела, и я поливаю его «травой», как в настоящем конюшенном уходе. Шкаф мой тайный мир, моя Нарния, где происходят чудеса: клоун превращается в рыцаря, скачет на верном коне и защищает прекрасную принцессу от злого мишки. Я пока не придумал, что будет дальше, да и в самый интересный момент меня часто зовёт бабушка.
Бабушка Фёкла меня пугает: её руки грязные и узловатые, как будто она целыми днями роется в огороде, а лицо покрыто морщинами, словно свежевспаханное поле. Голос её резкий, громкий, как лай нашего дворняжки Шарика, который большую часть года живёт в будке и, вероятно, простыл, поэтому лает хрипло и отрывисто.
Мне жалко Шарика, особенно зимой, когда лютый февральский ветер почти срывает стекла, а метель покрывает будку почти полностью. Однажды в особенно холодную ночь я тихо выскользнул из дома в фланелевой пижаме с мишками и в носках, чтобы спасти собаку. По пути меня догнал мамин голос и возмущённый крик бабушки. Оля стояла на пороге в накинутой на плечо курткекуфте, вглядываясь в темноту, и крикнула:
Сынок, Борис, где ты?
Тогда Фёкла, словно бы в репетиции, добавила:
Возвращайся, сыночек! Куда ты полез, дурачок! Всё в этом твоём «потерянном» отце, таком же разбросанном!
«Потерянный отец» как всегда, не был дома; у него важная работа в далёком городе. Я не совсем понимаю, кто такой «далёкобой», но, видимо, он важнее меня, ведь он приезжает редко, хлопает меня по спине, спрашивает «как дела» и сразу идёт спать.
Бабушка называла его «далёкобабой», а мама закрывала глаза и говорила:
Ничего, сынок, справимся! Ты моё счастье, уже большой мальчик. Посмотри, что я тебе дарю папин часы, как у взрослых. Папа придёт, когда маленькая и большая стрелки совпадут внизу, а в окне даты будет написано 12. Запомни, не потеряй.
Я гордился, что у меня есть папин часы, но мне всё же было неловко смотреть, как мой друг Фёдор радостно подпрыгивает рядом с отцом в воскресное утро, держа удочки: у отца большой спиннинг, а у Фёдора маленькая удочка и ведёрко, в которое почти никогда ничего не попадается.
Даже шестилетняя Аглая, которую я считаю «тупой», потому что она ещё не умеет читать, в отличие от меня, кто в пять уже уверенно мог проговаривать вывески «Аптека» и «Оптика» (хоть и не совсем понимал разницу), каждое воскресенье гордо садилась в белую «Ладу Ниву» своего отца и ехала с ним на базар.
Я мечтал, что однажды папа посадит меня в свою большую грузовичку, где он работает, и мы поедем по «мужским делам». Но в те редкие дни, когда папа был дома, он не хотел меня: они с мамой ссорились, мама плакала, бабушка клялась, папа грозил дверью и выходил наружу курить. Я прятался в своём любимом шкафе и плакал, прижимая к себе верного мишку. Настоящие мужчины, конечно, не плачут, но ни мишка, ни клоун никому об этом не расскажут. Это будет нашей тайной.
Тот день был мамин день рождения. Я мчался домой из двора, когда вдруг остановился. На тротуаре напротив стоял папа, держа за локоть молодую женщину в красном платье. Она смеялась, а в его руках сиял букет роз такой огромный и красивый, что у меня перехватило дыхание.
Для мамы! мелькнуло в голове. Сегодня же мамин праздник! Точно для неё! и сердце запрыгало от радости.
Вечером мама с бабушкой накрыли праздничный стол: ароматный картофель только что вытащенный из печи, прозрачный холодец в маленьких стаканчиках, хрустящие огурцы из погреба и огромный торт с розами из крема. Правда, одной розы на торте не хватало: я не удержался и украл её чуть раньше, чем следовало. Когда гости уже садились за стол, пришёл папа. В руках у него был букет но не тот, что я видел. Скромные белые хризантемы, завёрнутые в сероватую бумагу. Мама засветилась, обняла его за шею и, словно девчонка, смеялась от счастья.
Я вдохнул воздух, уже хотел спросить, где же те первые цветы, куда они делись. Но посмотрел на маму она была так красива в новом розовом платье, которое ей шёл, щеки порозовели от радости или от танцев, и я промолчал.
Позже я сидел в своей тёмной шкафу, среди мишки и клоуна, крутил на запястье папины часы. Когдато такие важные, взрослые, волшебные. Стрелки стояли, как безжизненные. Я несколько раз попытался крутить их, но всё было напрасно. Слёзы подступили к глазам, но на этот раз я не заплакал. Вдруг стало ясно: плакать зря. Я уже не маленький мальчик, который ждёт папу с дороги.
Я положил часы на полку между мишкой и клоуном и тихо закрыл дверцы шкафа. Теперь в моей Нарнии больше нет чудес.
В комнате мама пела полголоса, распаковывая подарки. Я подошёл, обнял её за талию и почувствовал, как она дрогнула.
Я с тобой, мамочка, сказал тихо, но твёрдо. Я всегда с тобой.
