Письмо, что не долетело
Бабушка Нина давно уже сидит у окна своей хрущёвки на окраине Санкт-Петербурга, хотя смотреть почти не на что. Двор рано окутывает сумерки, фонарь под окном будто ленится то вспыхнет жёлтым пятном, то снова погаснет. На снегу едва заметны следы собак, да ещё несколько шагов людских разбегаются к подъездам. Далеко во дворе женщина в старой ватной куртке скребёт лед лопатой это Жанна Степановна, знакомая дворничиха. Минуту другой шум, потом опять тишина. Окно уже почти не отражает ничего только свет изнутри, да бабушкино лицо.
На подоконнике аккуратно сложены тонкие очки в золотистой оправе и старенький мобильный с паутиной трещин на экране. Иногда он тихонько вибрирует, когда в семейный чат в WhatsApp прилетают фотографии или смешные голосовые но сегодня тишина. Квартира наполнена только волнами собственного времени: на кухне гудит холодильник, на стене часы по-стариковски громко щёлкают стрелками.
Нина встает с подоконника, идёт в кухню, щёлкает выключателем под потолком тускло загорается лампочка. На столе под фарфоровой тарелкой миска с остывшими варениками. Она лепила их днём «на всякий случай», вдруг кто зайдёт. Но не зашёл никто.
Бабушка опускается на жёсткий табурет, берёт вареник, пробует на зуб резиновое тесто, безвкусное от времени. Можно доесть, но смысла мало ни на что, кроме тоски, не надеется. Она наливает себе чай из поцарапанного эмалированного чайника, слушает, как горячая вода шипит о гранёный стакан, и вдруг сама себя, вслух, будто чужим голосом выдыхает тяжёлый вздох.
Словно что-то большое и тёмное наваливается и садится рядом, заставляя согнуться.
«Вот ведь какая жалость», думает Нина. «Все живы, слава богу. Крыша есть над головой, пенсия капает Так чего ною?»
Но в голове сами собой встают дурные мысли. Голос дочери, Марии, острый, будто струна:
Мама, я больше так не могу с ним жить. Он опять
И голос зятя, Анатолия, чуть насмешливый, как скрип дверного проёма:
Она тебе жалуется, да? Ты ей скажи, чтобы не возмущалась зря в жизни ведь не всё по её.
Внук, Сашка, раньше болтал без умолку про школу, про «Зенит», про друзей. А теперь разговоры их коротки, как обрывки телеграмм: Ага. Нормально. Ладно, пока.
Они уже не ругаются при ней открыто, не хлопают дверьми. Но между их словами будто нарастает невидимая стена молчание, недомолвки, уколы, обиды. Она сама, как лодка на переправе, бегает мыслями от дочери к зятю: что сказать, чего не сказать, как не обижать никого Иногда кажется, всё в ней виновато: недоглядела, недоучила, не подсказала вовремя, молчала не там где надо.
Горячий чай прижигает язык, и вдруг из памяти всплывает Сашка в детстве маленький, в вязаном свитере и с торчащим носом, они вместе писали письмо Деду Морозу. Он выводил неровно: «Пусть мама с папой не ругаются и подари мне конструктор». Тогда она смеялась, гладила по макушке и обещала, что Дед Мороз всё услышит.
Становится стыдно от воспоминания словно солгала тогда ребёнку, ведь родители так и не перестали ругаться. Только научились делать это тихо, сквозь зубы.
Она ставит стакан на стол, вытирает влажной тряпкой уже чистую поверхность больше нечего делать руками.
Потом возвращается в комнату, включает настольную лампу свет падает на коричневый письменный стол, где уже почти никто не пишет письма от руки. Всё больше через телефон: эмодзи, короткие сообщения.
Но тут смотрит на блокнот в клетку, на старую ручку. Мысль приходит неожиданная, чуть детская: а что если что если написать письмо? Настоящее, на бумаге. Не ради подарка, не ради людей, которые всегда заняты и у которых каждая обида своя, а кому-то, кто по идее никому не должен тому самому Деду Морозу. Дурачество хмыкает про себя бабушка. Вон, старушенция, совсем в сказки впала.
Однако рука уже тянется к блокноту.
Она выпрямляет спину, поправляет очки на переносице, раскрывает чистую страницу, пишет аккуратно:
«Дорогой Дед Мороз, я знаю, что для детей, а я уж совсем не ребёнок, но прошу тебя не о шубе и не о телевизоре всё у меня есть. Прошу: пусть в нашей семье будет мир. Пусть дочка с зятем не ссорятся, чтоб внук не отмалчивался. Чтобы за одним столом сидели и не искали виноватых в каждой фразе. Я понимаю, что люди сами во всём виноваты, и тебе это решать не положено. Только если можешь помоги хоть чуть-чуть пусть мы начнём слышать друг друга.
С уважением, бабушка Нина».
Буквы кажутся корявыми, слова наивными, но вычёркивать рука не поднимается. Напротив, становится чуть легче как после долгого разговора с сердцем.
Бумагу она складывает вчетверо, долго вертит в руках. Куда теперь с ним? В окно разве что выбросить в почтовый ящик? Смешно. Но вдруг вспоминает в районном магазине перед Новым годом часто ставят коробки «Письмо Деду Морозу». Думает ну вот и брошу туда, завтра буду идти в магазин и на почту за коммуналкой.
Бережно кладёт письмо в кармашек сумочки рядом с паспортом и квитанциями. Гасит свет, ложится. Квартира трещит ночной тишиной, и под ритм часов бабушка засыпает.
Утренний Питер встречает её ледяным ветром, на улице скользко. Она осторожно ступает по укатанному двору, машет соседке, которая гуляет с маленьким шпицем Тошей, отвечает на вопросы про здоровье. Потом идёт на почту.
В отделении народу много, очередь к уже знакомой кассе. За кафельной стойкой обычные почтовые ящики, витрина с марками. Нет никакого ящика с дедморозовскими письмами. Нина мнётся, берёт квитанции, пихает письмо обратно в сумку. Оплачивает свет и газ, идёт к выходу.
Возле круглосуточного киоска блестят гирлянды и детские игрушки. На двери белая коробка с броской наклейкой: «Письмо для Деда Мороза». Она уже пуста, продавщица снимает с неё скотч.
Уже поздно, поясняет девушка, встретив взгляд Нины. Вчера последний день был. Сейчас уже не доедет.
Нина кивает, хотя ей некуда торопиться. Возвращается домой письмо с ней.
В квартире она раздевается, ставит сумку на табурет, на автомате проверяет телефон короткий сигнал, сообщение от Маши:
«Мам, привет. Мы к тебе в выходные заедем, ладно? Сашке кое-что для школы нужно, говорит, у тебя истории про войну куча».
Сердце у Нины сжимается, потом оттаивает будто солнце вышло из-за туч. Получается, приедут. Всё пока не так уж плохо. Она пишет: «Конечно, жду. Пирог испеку!»
Потом раскладывает продукты, ставит варить бульон. Письмо остаётся забытым в сумке.
В субботу к вечеру послышались шаги в темном подъезде, хлопнула дверь семья пришла: Маша с пакетами, Анатолий с коробкой из «Ленты», Сашка с рюкзаком на плече, выросший до дверного косяка, худой, с длинными челками из-под шапки.
Ба, привет, неуклюже целует он её в щёку.
Заходите-заведуйте, разувайтесь, тапочки возьмите, бабушка, заспешив, проводит их на кухню, где всё накрыто и пахнет супом.
Сели тесно: Анатолий к окну, Маша рядом, Сашка напротив Нины. Пили суп молча, ложки звякали о тарелки. Потом разговор пошёл про работу, пробки на ЗСД, цены на продукты. Всё ровно, без ссор, но под словами течёт нервная волна.
Саш, ты там про школу спрашивал, напоминает Маша.
Ага, есть у тебя что-то про войну? Учитель сказал, поможет для доклада.
Конечно, есть. Сейчас покажу, Нина светлеет лицом.
Они идут в комнату вдвоём. Бабушка включает лампу, достаёт с верхней полки потрёпанные тома: о блокаде, о партизанах, чьи-то воспоминания.
Возьми вот эту, протягивает с выцветшей обложкой. Очень правдиво написано, сама в молодости зачитывалась.
Сашка кивает, лукаво улыбается. Немного болтают о школе, об учителях и о том, как трудно не заснуть на первом уроке. Нине приятно её слушают, ей можно говорить.
Дочь заходит:
Саш, скоро поедем, собирайся.
В коридоре снова суета: перекличка, куртки, ботинки, напоминания, что «я тебе потом перезвоню». Нина провожает до самой двери, слушает, как тихо работает лифт, и возвращается в пустую квартиру.
Тишина плотная, вязкая. Она убирает со стола, ставит сумку на табурет. Руку будто тянет к письму. На секунду хочется порвать. Но она убирает его глубже. Пусть лежит.
Она не знает: пока шла за книжками, Сашка случайно задел её сумку свободной ногой кармашек приоткрылся, белый уголок выглянул наружу. Он заметил надпись «Дорогой Дед Мороз», узнал бабушкин почерк, не стал никому говорить.
Вечером Сашка, уже в своей комнате в спальном районе, достаёт из рюкзака и про войну книжку, и письмо. Сначала смеётся: бабушка и письма? Потом становится неуютно, даже грустно, когда читает: «чтобы внук не молчал, как чужой»
Задумывается. Догадывается, что для бабушки эти короткие «ага» не невинная привычка, а настоящая беда.
Вот уже и будни Сашка ездит к другим бабушкам, слушает оливье, перебирает новости на телефоне. Но мысль о том письме не уходит из головы.
Наконец, набирает бабушку в мессенджере: «Ба, мне по истории надо у тебя кое-что посмотреть. Заеду?» Ответ почти сразу: «Конечно, приходи, блинчиков напеку».
Вечером заходит, ставит рюкзак на табурет рядом с бабушкиной сумкой. Кармашек опять приоткрыт: письмо внутри. Теперь уже не выдерживает тихонько достаёт сложенный лист, прячет в карман худи.
Ба, блины обожаю, делает вид, что ничего не происходит. Бабушка суетится, делает чай. Сидят, едят, разговаривают о школе, каникулах, про ботинки и погоду. Всё как обычно только теперь внутри у Сашки гудит тревога.
Дома, закрывшись в комнате, раскладывает письмо. Внимательно читает сначала как чужое, потом как своё. И впервые понимает, что просьба написана вовсе не Деду Морозу, а ему, внуку, обычному парню. Немного стыдно, немного тяжело.
Прячет письмо назад, но ночью долго не спит.
В школе рассказывает другу тот смеётся: «У меня дед от пенсии ждёт чуда, а не от Мороза…» Сашка злится: «Не смешно!»
Вечером набирает домашний чат, переставляет пальцы над экраном. «Мам, а может на Новый год у бабушки?». Не отправляет. Знает родители будут против: «Мы уже обещали твоему деду, не меняй планы». Тяжело.
Уже почти бросает затею, но мысль не отпускает: семейный ужин не праздник, не дата, просто вместе. Решается.
Идёт к маме, та печатает на ноутбуке отчёт, ест мандарин.
Мам, давай к бабушке съездим всей семьёй. Не на час просто вместе посидеть: я помогу с готовкой.
Мама смотрит изумлённо: Ты? Готовить? Давай хотя бы попробуем, упрямится он.
Поговорю с отцом, обещает мама. Но ничего не гарантирую.
В тот же вечер Сашка слышит, как родители тихо спорят на кухне. Мать: «Он сам попросил тебе не всё равно?» Отец ворчит, потом соглашается: «Ладно, поедем».
Сашка доволен битва за маленький семейный ужин выиграна.
Звонит бабушке: Мы в субботу к тебе. Я пораньше приду, помогу хоть салат порежу.
Давай, учися! смеётся Нина.
В субботу он приходит с пакетами картошка, мясо, майонез. Они вместе чистят, режут, жарят бабушка командует, Сашка слушается.
В кухне пахнет луком и жареным мясом, радио игриво настраивает «Русское Радио».
Ба, а ты вообще веришь в Деда Мороза? вдруг спрашивает он.
Она тихо смеётся: В детстве верила, сейчас кто знает? Может, он в каждом из нас живёт, если хочется чего-то доброго.
Вечером приезжают родители. Мама с пирогом, отец уставший, но не хмурый. За столом все сначала молчат, потом хохочут вспоминают, как Маша потерялась в Детском мире, Сашка рассказывает байку из школы. Отец даже предлагает тост за мир в доме.
Мама вдруг смотрит на Нину: Мам, мы редко к тебе, прости. Всё времени не хватает.
Я понимаю, вздыхает бабушка. У вас своя жизнь, главное, что все вместе.
Сашка вдруг решает добавить: Можно ведь не только по праздникам встречаться Просто.
Оба взрослых останавливаются, миг смотрят друг на друга. Отец кивает, не спорит, мама улыбается: Давай попробуем.
В прихожей снова суета: куртки, варежки, хлопоты. Сашка задерживается, подходит к столу.
Ба, если хочешь, чтобы мы что-то изменили ты говори. Не нужно никому письма писать. Просто нам скажи.
Она смотрит внимательно, в глазах удивление и тепло.
Хорошо, Сашенька, отвечает.
Когда за ними закрывается дверь, Нина идёт на кухню. На столе остатки салата, пустые чашки, аромат чая. Она чувствует: не радость пронеслась по квартире а легкое движение воздуха, тёплое, как дыхание весны.
Она не знает письмо теперь у Сашки. Иногда он разворачивает его, читает, как напоминание: хотеть мира дома это нормально.
Когда через неделю мама говорит, что устала, а к бабушке не поедут он спокойно собирается:
Я тогда сам заеду.
Он приезжает не по дате, не по случаю просто так. Это не чудо, не сказка а просто маленький шаг, как написано в письме.
Нина открывает ему дверь:
Проходи, Сашенька, я вот к чаю пирожки испекла.
Этого достаточно, чтобы дом снова согрелся теплом.
