Я тебе сына родила, но нам ничего от тебя не нужно, прозвучал где-то далёкий голос по телефону, растёкшийся по комнате, как утренний туман над Невой.
Коля окаменел на месте, его лицо словно сдули, как лепесток с подоконника мартовским ветром. Лера смотрела на него широко раскрытыми глазами, глаза стали как две запотевшие рюмки у окна на Подмосковье.
Да, Лерочка, ты всё правильно услышала… У меня была другая женщина. Полгода назад. Просто встретились пару раз. Глупость, понимаешь? Глупость и всё. А теперь… сын родился.
Вся комната зашаталась под ногами Леры. Вдруг она почувствовала, будто идёт по зыбким льдинкам, где каждая вот-вот провалится. Мир рассыпался на осенние листья, кружащие, когда через парк мчится электричка.
Коля смялся, сжав руки между колен, спина согнулась так, будто его придавило что-то неслышимое как будто ветка берёзы на старых дачных качелях обломилась.
Значит, сын, повторила Лера, языком пересчитывая невидимые бусины чёток. Женатый мужчина, а сын не от жены.
Я не знал, Лер! Клянусь тебе Мамой! Я не знал, что она решит рожать. Уже давно не виделись, думал от всех бед отмазался…
Ты в свои сорок лет не понял, как детей делают? голос Леры хрустнул, как ледок под курткой у проруби.
Я о другом… Я не знал, что она решит это всё растить.
Вчера только звонит: «У тебя сын. Три с половиной килограмма. Всё отлично». И бросает трубку, как пустой пакет от семечек с балкона.
Лера шарит взглядом по комнате вдруг свет стал резче, как в ноябре после заморозков. Она опёрлась на подоконник. За окном ревет дождь, тянет листьями по стеклу.
И что теперь? она говорит, не оборачиваясь. Слышит, как капает вода в раковине.
Я не знаю шепчет Коля.
Лера разворачивается глаза полные усталости, как у кошки после зимы.
Ты поедешь? Смотреть на него?
Коля шевелит плечами стыд жжёт, словно грибной суп пролили на коленки в поезде МоскваПетрозаводск.
Она мне отправила адрес роддома. Говорит, что выписка послезавтра. Хочешь приезжай, не хочешь не приезжай. Нам ничего от тебя не надо, и улыбка сквозь слёзы в голосе.
Ничего не надо… эхом возвращается к Лере, как отклик в подворотне.
Вдруг хлоп в прихожей, словно в сне, хлопнула дверь. Вернулись сыновья.
Одному двадцать, широкоплечий, как подмосковный дуб.О, родители! Почему такие кислые лица? Мам, есть что поесть? Мы с тренировки голодаем как волки из Ярославских сказок.
Манты в холодильнике разогрейте, отвечает Лера голосом стальным, а внутри всё покрылось инеем.
Второй, помладше, стукнул отца по плечу:
Пап, обещал на «Жигулях» глянуть, почему мотор глохнет!
Сцена залита мутным светом над старой электричкой. Лера смотрит на них и чувствует, как сердце готово выскочить через горло так давит тоска по счастью.
Их родной отец исчез навсегда только алименты на карту и открытки с крымским морем раз в полгода.
Сейчас Коля их отец, чинил им велики, разбирал двойки на родительских собраниях. Этот добродушный, потерянный человек папа, настоящий.
Потом посмотрю, Саня, Коля вытирает пот со лба. Сейчас мы с мамой поговорим…
Парни ушли греметь тарелками и Лера шепчет: Они тебя любят, Коля. А ты…
Лер, не начинай. Они мои пацаны! Никого, кроме вас, у меня и нет. Было… было и прошло. Глупость одна!
Вот эта глупость… теперь будет прописана у тебя в паспорте в графе дети!
Словно в водовороте, вскочила Маша, шесть лет вся в отца глазами и смешинками.Папочка! Что с тобой? Мама ругает? И прыгает к нему на колени, будто скворчик на ладошку.
Он обнимает её с такой силой, будто вырывает обратно от невидимого урагана. Ради Маши себе ничего не жалеет, а ради неё готов землю съесть.
Нет, малышка, взрослые дела, потом мультики включишь.
Когда Маша уходит, тишина становится шумящей, как парк в таёжной мгле.
Коля, всё уже не будет, как прежде, Лера садится за стол, руки скрещивает, как мосты над льдистою Окой. Ты наш отец, но там сын, твой. Может она сейчас ничего не хочет гормоны, эйфория… Но потом? Осень наступит, зима придёт, комбинезон, врач… Ты ведь не железный, рано или поздно туда поедешь.
Колина спина выгибается, как берёза на ветру. Плакатый бизнес года два назад теперь Лера несёт всё сама: дом, счета, отдых в Сочи. У него карты заблокированы всё наличкой с её руки, как в плохих снах про советские магазины.
Готов ночами таксовать или у меня из заначки воровать, чтобы им помогать? холодно шепчет Лера.
Коля встрепенулся. Найду… Придумаю…
Вот я тебя и вижу ночами с рулём Яндекса, а деньги мои уйдут жить новым наслаждениям, Лера бросает слова, будто ножи на льду.
Не надо! Коля взбрыкивает. Всё кончено между нами давно!
У ребёнка фамилия твоя. Связь крепче, чем синяя печать в паспорте. Ты туда поедешь?
Вопрос висит в воздухе, как хлебный дух на кухне. Коля трёт лицо ладонями, словно пытаясь стереть последствия.
Я не знаю По-человечески наверное, надо бы. Ребёнок не виноват.
По-человечески… Лера горько усмехается. А мы? Маша, парни?
Ты поедешь туда, увидишь малыша, возьмёшь на руки и начнешь ездить туда, привираться, как будто снег внезапно в июле выпал. А мы будем ждать, считать дни…
Лера включает кран, изучает струю воды, будто гадает по каплям.
Она на восемь лет моложе меня, Коля. Тридцать два у неё, и сын теперь твой, кровный. Мои-то от другого, хоть ты их растил.
Глупости все это! Они мои я их воспитывал!
А мужикам ведь нужен наследник, свой, мальчик…
У нас Маша есть! выкрикнул Коля.
Маша девочка…
Коля вскочил.
Хватит, Лера! Я не мерзавец! Мне плохо самому! Я виноват! Если ты хочешь гони меня, уйду сразу: к маме в коммуналку в Лефортово! Но шантажировать меня этим не надо…
Тени метались по углам кухни, будто какие-то призраки шуршащих плащей. Если Лера сейчас скажет уходи, он уйдёт на вокзал, растворится, как чернила на промокашке.
Садись, тихо произнесла она. Никто тебя не гонит.
Коля осел на табурет, уткнув руки в стол. Лера… Ты уж прости такую дурость…
Наш дурень… выдохнула она устало.
Вечер прошёл будто в густом киселе, где все предметы и слова потеряли края.
Лера делала уроки с Машей, параллельно скользила по электронным таблицам, но мысли заходили на круг, как чайки над Преображенской церковью.
Она видела ту женщину моложе, ярче, дерзкая, смеющаяся сейчас над своей победой. Не надо ничего! лучший, безошибочный трюк: покажи себя гордой, чтобы потом мужчина сам захотел спасти малыша в белом одеяльце. Каждый вздох Коли был тазиком воды, плеснувшим на холодный пол. Лера лежала ночью, широко раскрыв глаза, считала трещины в потолке и думала: А вдруг он уйдёт…
***
Утро началось с инея во взгляде. Парни перекусили умчались на пары, а Маша закапризничала:
Папочка, заплети косичку! мама плохо делает.
Колины ладони, большие, как лопаты, вдруг стали ласковые, будто у подольской кружевницы: плетут косу аккуратно, ничего не путая, язык на бок.
Лера пила кофе, наблюдала и в душе всё скребли кошки.
Вот он, её муж, родной а где-то там есть ещё ребёнок, как зеркальное отражение в мутном окне!
Коль… Надо решать. Сейчас.
Он опустил расчёску.
Всю ночь думал. Я не поеду. Не поеду и всё…
Лера сжалась. Почему?
Если поеду не вернусь уже. Я не отец на два дома, Лера… Я не хочу воровать ваше время ради чего-то, что случилось однажды, из-за чего сейчас холод ползёт по шее. Я выбрал одиннадцать лет назад ты и дети, это моя семья.
А мальчик тот? с трудом спросила Лера.
Помогу деньгами. Через алименты, перевод. Но ездить нет. Пусть он растёт, не зная меня. Это честнее так будет меньше боли.
Лера молчала, вертя обручальное кольцо. Уверен? Потом не будешь сожалеть?
Буду… Наверняка буду… Но если поеду потеряю вас. Ты же не простишь, Лер…
Он встал, подошёл сзади, обнял за плечи.
Я этой жизни не хочу. Ты мой смысл. А то плата за мою глупость. Заплачу. Но только рублями. Вниманием не могу, не должен.
Лера положила ладонь на его руку.
Заплатишь, значит, рублями? кривая улыбка промелькнула.
Заработаю, Лер. Всё, что должен, закрою сам.
Лера вдруг почувствовала себя спокойно. Вечного счастья не бывает, но и делить мужа на части не хотелось.
***
На выписку Николай не поехал. Та женщина потом звонила, громами и молниями ругалась, но Коля мягко сказал: только деньги. Тот контакт оборвался. Пропала, растворилась в зимнем городе, словно силуэт на заснеженном перроне.
И Леру такой исход устраивал.
