Не трогай мамины вещи, с тяжелым вздохом сказал мой муж.
Эта одежда принадлежала моей маме. Зачем ты всё это вытащила, Ольга? спросил он, голос его стал каким-то чужим, колючим.
Даром нам это старьё надо, Славик? Полшкафа заполнили, у меня уже ни подушек, ни одеял положить некуда! Всё разбросано, ничего не найти не осталась в долгу я и продолжила снимать с вешалок аккуратные кофточки, юбки и платья покойной Валентины Ивановны.
Сколь себя помню, у меня в шкафу всегда творился кавардак. Сколько раз меня спасал утюг или парогенератор кофты мятые, блузки как будто кто-то пожевал. А Славкина мама приучала его с детства к порядку: вещи висели на плечиках, аккуратнейшие стопки на полках, всё по правилам. После смерти мамы Слава был как не в себе, а тут прихожу вещи на середину коридора спихнула. Шкаф освободила, чтобы зимние одеяла пристроить.
Прошло-то всего три недели, как Славка потерял маму. Болела она долго, он забрал её к нам, чтобы хоть так облегчить. Всё быстро произошло: рак, четвёртая стадия, врачи уже смотрели с сочувствием, а что сделать могли только облегчить. Всё равно надежды почти не было. Умерла у нас, а Славка каждый вечер теперь словно тень ходит. Работы завал не до мира, а тут такие сцены
Он зашёл домой, увидел, что мамины вещи свалены в проходе, как просто старьё, и будто врос в пол. Не сразу поверил, что это я. Ему же казалось, это память, а для меня всего лишь ворох чужой одежды. Выбросим и легче станет.
Чего на меня смотришь, Слав? Прямо как Ленин на буржуев! проворчала я, отступая к двери.
Не трогай! прошипел он. Видно было, что сдерживается из последних сил, весь покраснел, взбешён.
Да что ты носишься с этим хламом? Музей будем устраивать? Твоей мамы нет, прими это. Лучше бы ты навещал её чаще, может, узнал бы, насколько ей было плохо! сгоряча ляпнула я. И тут Славка будто сквозь меня насквозь смотрит, губы поджаты.
Оль, лучше уходи, выдавил он, пока я тебе ничего дурного не сделал.
Да ради Бога! фыркнула я. Разбрасываться психами для меня всегда было привычно не согласен со мной, значит нервный.
Слава, не раздеваясь, а прямо в ботинках проследовал в коридор, забрался на табуретку и с полки достал огромную клетчатую сумку наш народный чемодан, каких у нас после переезда целая батарея. За десять минут он через силу, но аккуратно сложил мамину одежду в сумку ничего не скомкал, всё ровненько, по привычке. Куртку положил верхом, рядом целый пакет с её обувью. Младший сынишка, Матвейка, всё это время вертелся рядом, упрямо совал в сумку свой трактор.
Пап, ты куда? спросил сын.
Я скоро приду, малыш, иди к маме, виновато улыбнулся Слава.
Я тут только спохватилась:
Слав, ты куда это собралась-то на ночь глядя? Поесть не хочешь? Ну брось, ты чего
Спасибо, но на сегодня с меня и так хватит.
Он даже не повернулся. Просто ушёл, захлопнул дверь, бросив эту сумку на плечо. Выхватил ключи, плюхнулся за руль своей старенькой «Лады» и поехал куда? Я сначала даже не поняла, а потом сердце по ёлке застучало в деревню он поехал, в родительский дом.
Долго он ехал ночью, смутился только когда закат увидел в небе багровые трещины, как будто солнце не хочет уходить за горизонт, в последний раз освещая всё вокруг. Несколько часов прошли в тишине. Только мама стояла перед глазами как живой. Дальше родная деревня, в темноте улицы и родной дом, пахнущий черемухой, сыростью и разбросанными ботинками у порога.
Мамин дом уже был почти пустой, но у входа её тапочки, домашние туфли с красными зайчиками, которые сын ей подарил когда-то. Всё на своём месте, словно она сейчас войдёт со двора, устав достраивать свои цветочные клумбы.
В доме её расчёска на комоде, косметичка, запас макарон с красной акцией из ближайшей “Пятёрочки” в пакете, на диване накрытый пледом новый еврокнижка, который он когда-то сюда привёз. Ощущение, будто она вот-вот вернётся. Слава присел на кровать та самая родительская, которая раньше была его, потом мамина. Швейная машинка на месте, шкаф, куда теперь хотел сложить обратно эти самые вещи.
Сидел он долго, в полной тишине, потом вдруг сжал голову руками, согнулся и тихо, почти по-детски, заплакал. Будто вышло из него всё недосказанное: не сказал нужного когда мама сжимала его ладонь в свои последние минуты жизни, не отблагодарил за добро, за заботу, за то, что всегда был тыл, островок безопасный. Всё хотелось сказать, но в последний момент слова в горле застряли. Наш век ведь не про благодарность навыкся, только про сарказм и отстранённость.
Так Слава пролежал, потом нашёл в сенях шерстяное одеяло, укрылся прямо на кровати и уснул, не раздеваясь, словно вернулся в детство.
Утром, как будильник сработал неизвестно откуда, в семь часов встал. На улице берёзы, солнце лениво пробирается сквозь листву, птицы поют, воздух свежий и даже пахнет чем-то невероятно родным. Он протянулся, скинул с себя дрему, взял сумку и пошёл обратно в дом.
В комнате аккуратно начал развешивать и складывать мамины кофты, юбки, куртки и платья. Туфли и ботинки расставил внизу. Всё по полочкам, аккуратно, как учила. Вспоминал, как она улыбалась, надевая эти вещи, как гладко зачесывала волосы. Просто стоял, вдыхал знакомый запах и не мог понять зачем всё это, что делать дальше. Взял телефон, набрал начальника:
Степан Артемович, я сегодня не смогу. Срочно, семейное Да, сами справитесь? Огромное спасибо.
И Ольге написал: Извини, сорвался вчера. К вечеру приеду. Обнимаю и сердце стало немного легче.
Вышел в сад нарциссы цветут, тюльпаны только начинают, около крыжовника целая гора ландышей. Слава накрутил три букета на кладбище у него теперь лежат отец, брат и мама. В магазин зашёл молоко, булка, шоколадка. Продавщица Ирина Алексеевна сразу в голос:
О! Славка! Ты чего? Опять в деревне?
Ну да к маме приехал, чуть не запнулся он.
Понятно Брынзу не будешь? Я у знакомого фермера для вашей мамы всегда брала
Он чуть не рассердился: зачем напоминает? Но потом и сам попросил пусть будет, мама любила.
Пошёл на кладбище, принёс цветы, шоколадку, брынзу всё по кусочку на памятники маме, отцу, брату. Посидел, повспоминал: как с братом чудили на речке, как отец на леща вытаскивал его до зари, как мама через всю деревню кричала Сла-авочка, кушать!, а ему казалось позор на все дворы.
Погладил рукой могилу, крест, черную свежую землю. Мам, прости, недоглядел Почему без тебя так пусто? Как же вас не хватает А я вот что сумел только, эгоист Спасибо вам за всё.
Ушёл обратно, по дороге встретил Серёгу сына той самой продавщицы, Ирины Алексеевны. Всё пьян, как всегда, глаза мутные.
О, Славон! Ты опять тут?
К своим заехал, Серёг. Ты всё по-прежнему?
Ага, праздник! Всемирный день черепахи! выудил из кармана обрывок календаря.
Понятно Береги мать, Серёга. Золотой она у тебя человек. Запомни не вечная.
Серёга помахал вслед. Я даже чуть улыбнулась: так по-деревенски просто, по-русски. Вот и всё, всё снова по местам.
