Скамейка для двоих
Снег уже сошёл, но в городском дворе земля ещё была тёмной и влажной, а вдоль асфальтовых дорожек лежали полоски раздробленного песка, которым зимой посыпали гололёд. Надежда Семёновна шагала медленно, аккуратно несла авоську с продуктами, и внимательно смотрела на каждый клочок земли. Эта привычка замечать ямы, выступы и камушки осталась с той поры, как три года назад она сломала руку. С тех пор страх упасть поселился где-то внутри и не уходил, хотя сама она никогда не была из пугливых.
Она жила в небольшом доме старой постройки в московском спальном районе, на первом этаже. Раньше квартира часто наполнялась смехом, домашней вознёй, запахами супа и свежих булочек. Теперь только телевизор бубнил на фоне, но, по правде сказать, Надежда Семёновна лишь глядела на бегущую строку, не вникая в суть новостей.
Сын жил в Санкт-Петербурге и звонил по воскресеньям через «ВКонтакте» быстро, на бегу, между своими делами. Иногда на экране мелькал внук, показывал ей очередную машинку, размахивал рукой. После такого короткого разговора комната вновь стихала, опускаясь в привычную тишину.
У Надежды Семёновны был свой устоявшийся порядок. Утром зарядка, таблетки, каша на воде. Потом пятнадцать минут до ближайшей аллеи, чтобы «прокачать кровь», как сказала бы знакомая врач-терапевт. В обед обед, новости, иногда судоку или кроссворд. Вечером сериал и вязание. Всё просто, всё по расписанию. В этом и была, как она уверяла соседку Галину Дмитриевну, основа хорошего самочувствия.
Сегодня ветер в городе стоял пронзительный, но сухой: на душе невольно бодро. Надежда Семёновна добралась до своей «любимой» скамейки у детской площадки, осторожно села на край, поставила авоську рядом, проверила, застёгнут ли замок. По песку играли два малыша в ярких курточках, а их мамы болтали за спиной, равнодушные к прохожим. Надежда Семёновна решила посидит немного и пойдет домой.
С другого конца двора неторопливо приближался Степан Петрович. Он тоже считал шаги: до газетного киоска семьдесят, до поликлиники чуть больше сотни. Считать шаги было привычнее, чем думать, что дома, кроме тиканья часов, его никто не ждёт.
Когда-то он работал слесарем на ЗИЛе, ездил по командировкам, шутил и спорил с друзьями в курилке. Завода давно нет, друзей видит реже кто-то уехал к детям, кто-то ушёл совсем. Сын жил в Нижнем Новгороде, приезжал раз в году мельком, торопясь обратно. Дочка жила в соседнем микрорайоне, но у неё двое своих ребятишек и ипотека. Он не держал зла так говорил всем. Но когда по вечерам батареи едва гудели, в квартире казалось, будто даже воздух застыл от одиночества.
Сегодня он вышел за батоном и, заодно, зашёл в аптеку прихватил упаковку таблеток от давления. Список украшал его карман, написан крупными буквами. Пальцы дрожали, когда он сверял покупки.
На остановке он увидел только что ушедший автобус, люди расходились. На лавке женщина в светлом пальто и синей вязаной шапочке, с авоськой. Она смотрела не на дорогу, а куда-то вглубь двора.
Степан Петрович чуть замешкался у пустой половины скамейки садиться рядом с незнакомкой вроде и неловко, и поясница побаливает, да и ветер продувал до самой кости.
Позволите присесть? он чуть наклонился вперёд.
Женщина повернула голову. Серые глаза, уголки смеялись мелкими морщинами.
Конечно, проходите, немного подвинув свою сумку.
Он оперся о лавку, осторожно сел. Мимо проехал автомобиль, повис запах гари.
Сейчас автобусы будто сами себе хозяева, чтобы скрасить паузу, пробормотал он. Только отвернёшься и нет.
Так и есть, кивнула она. Я вчера полчаса мёрзла. Хорошо хоть без дождя.
Он пригляделся к лицу вроде не видел прежде, но в этом районе теперь так много новых.
Вы здесь рядом живёте? осторожно поинтересовался он.
Вон через дорогу, в пятиэтажке, первый подъезд, над магазином, махнула она рукой. А вы?
Я за двором, в девятиэтажке, коротко ответил. Значит, недалеко.
Опять молчали. Надежда Семёновна думала: встречный разговор у остановки дело житейское, слова ушли забылись. Но мужчина казался остро уставшим и немного растерянным.
В поликлинику? она кивнула на пакет с логотипом аптеки.
Туда, поднял пакет Степан Петрович. Давление скачет. А вы?
В «Пятёрочку», улыбнулась она. По мелочи. Да и нужно пройтись дома сидеть тяжело.
Последнее слово отозвалось у неё кольнуло в груди: «дома» звучало слишком пусто.
Показался автобус. Люди подтянулись к бордюру. Степан Петрович поднялся, колеблясь.
Степан я. Петрович, представился с усилием.
Надежда Семёновна, тоже вставая, ответила она. Очень приятно.
Они вошли в автобус, людской поток тут же развёл их, но перед самым отъездом свои взгляды пересеклись оба немного улыбнулись.
Через пару дней встретились вновь теперь уже не случайно: Надежда Семёновна сидела на скамейке, как обычно, и заметила знакомого мужчину с тростью, которой раньше не было.
Здравствуйте, соседка по остановке, он улыбнулся, подходя ближе. Можно, я присяду?
Садитесь, обрадовалась она, сама себе не признаваясь вливке облегчения.
Хорошо тут, отдышавшись, сказал он, дети, зелень А не то что дома стены давят.
Вы один? спросила она, решившись.
Один, коротко. Жена умерла лет семь назад. Дочь свои дети, заботы, быт. А вы?
Я одна давно. Муж рано ушёл, сын в Питере. Звонит Но вы знаете, как это.
Звонки это не жизнь, кивнул он. А ночью всё равно тишина, хоть радио включай.
Этот обмен совсем не жалобами вдруг стал ей теплым. Они поговорили о погоде, ценах на продукты, смене терапевта в поликлинике. И опять, в следующий раз оба, будто случайно, оказались в аллее в одно время.
Так из случайных встреч выросли их прогулки и короткие разговоры, потом уже совместные походы то в магазин, то в поликлинику. Надежда Семёновна стала непроизвольно выстраивать режим так, чтобы снова встретить Степана Петровича. Себе объясняла: то кашу раньше сварит, то, наоборот, замешкается в коридоре.
Они и до поликлиники теперь ходили вместе, обсуждая анализы и ругая электронные очереди.
Это вам через “Госуслуги” надо объясняла в регистратуре молоденькая барышня. Записывайтесь через Интернет.
Да чего там разбираться, хмурилась Надежда Семёновна. У меня телефон старая «раскладушка», еле живая.
Степан Петрович ухмылялся.
Давайте, помогу. У меня дети старый планшет оставили. Вместе разберёмся.
Сначала она сопротивлялась, а потом стало как-то весело вдвоём щурились, тыкали пальцами по сенсорному экрану, ошибались, смеялись. Натуральная спайка.
В другой раз она помогала разбирать его квитанции газ, вода, капремонт Степан Петрович роптал:
Раньше платёжку в сберкассу сунул и всё! А теперь эти штрихкоды, не поймёшь, куда и что
Давайте без паники, спокойно рассортировала квитанции Надежда Семёновна, варенье из смородины подложила к чаю.
Иногда спорили: он отказывался отдавать деньги для оплаты мол, сам разберусь. Она смеялась: «Что вы, прямо как школьник!»
Про спор о детях он рассказал так:
Сын звонил пап, продавай квартиру, к нам переезжай. Ну и зачем им старик на диване? Своя жизнь, пусть живут.
А мне тоже советуют: мам, перебирайся, место найдём Но тут могила мужа, подруги, привычки. Хотя, иногда и думаю: а вдруг?
Да ну, горячо ответил он. Чужой среди своих будете. Они заняты, вы чужая.
Здесь вот тоже никому не нужна, спокойно парировала она.
Он замолчал, и на душе зашевелилось нечто, похожее на досаду и обиду.
Извините, буркнул он, я про себя
Я не о вас вообще, мягко сказала она, глядя, как он съёжился. Просто думать страшно, что вот уехал бы и всё исчезло.
Остаток дороги прошли молча. Он вечером долго ворочался, коря себя за неловкость.
Погода испортилась, пошёл дождь с мокрым снегом, её прогулки были короче, но тревога о Степане не проходила. На четвёртый день в почтовом ящике лежал скомканный листок: «Надежде Семёновне. Я в больнице. Степан П.»
У неё затряслись руки. Вспомнив, что он не раз упоминал кардиологию в городской больнице, она позвонила в регистратуру, долго ждала, пока переключали и искали, в какой палате лежит. На следующий день, купив яблок, отправилась к нему.
Палата типовая. Мужчин трое. Степан Петрович с газетой, подушку подложил за спину. Сначала растерялся, а потом заметно обрадовался.
Как нашли? удивился он.
Не потерялась пока память, пошутила она. Что случилось?
Сердце прихватило скорая ночью Поправиль немного.
Дочь или сын знают? спросила она.
Дочка приходила, суп принесла, улыбнулся он. Сыну пока не писал, пусть работой занимается.
Потом добавил:
Дочка спрашивает: что за Надежда Семёновна? А я говорю соседка помогает идти по делам.
В душе у неё словно кольнула иголка: «соседка по делам» прозвучало дежурно. Но она сделала вид, что ничего не почувствовала.
Ну что ж, помогает и ладно, ровно сказала она.
Он сразу заметил её перемену в лице.
Я не так хотел спешно объяснил Степан. Просто, если скажешь «подруга» меня тут засмеют: мол, дед с ума сходит.
Возраст не повод души не иметь, усмехнулась она.
Они помолчали. Потом он сказал:
Я, когда ночью лежал, понял: страшно не помереть, а остаться никому не нужным, чтобы и узнать было некому, где ты Хорошо, что вы есть.
Надежда Семёновна чуть не прослезилась, отвернулась к окну.
А я, знаете, тоже боюсь. Но виду не подаю и сыну, и себе. А порой, считаю таблетки вдруг не хватит, а магазины закроют
А я тоже считаю, слабо улыбнулся он.
В этот момент вошла взрослая женщина дочка Степана. Напоминала его взглядом и формой лица.
Пап, суп принесла. Это кто?
Надежда Семёновна добрая знакомая, помогает по всяким бумажкам.
Спасибо, сказала дочь сдержанно. Он у нас упрямый, всё «сам и сам».
Надежда Семёновна почувствовала себя неловко и, попрощавшись, вышла. Пообещала зайду ещё.
Не трудно помогу, сказала она ему на прощание.
Дома долго перебирала в уме слова: «добрая знакомая» вроде сухо, а ведь иначе и нельзя сказать. Главное он вспомнил о ней в сложный момент.
Степан Петрович провёл в больнице две недели, и Надежда Семёновна навещала его через день: приносила фрукты, газеты, свежие носки. Иногда просто молча сидели, слушая коридорный гул, иногда вспоминали молодость завод, поездки, школьные шалости или историю своей дачи.
Дочь привыкла к её присутствию и, провожая до лифта, однажды сказала:
Спасибо, что навещаете отца. Только не взваливайте всё на себя, если что звоните, я не пропаду.
Никто ничего не взваливает, не переживайте, ответила Надежда Семёновна спокойно. Просто человеческое участие.
Выписали Степана Петровича к маю. Дочь встретила, помогла донести вещи и устроить на место. На следующий же день он, с тростью, медленно пошёл в сквер.
Надежда Семёновна уже ждала его на их скамейке.
Как здоровье? осторожно спросила она.
Жив и ладно, подшутил он.
Сели вдвоём, долго молчали. Потом он сказал:
Вам не тяжело меня было навещать? Я ведь никому не обязан быть камнем на шее.
Какие у меня дела-то, отмахнулась она. Магазин, укроп, сериал да вязание.
А всё же Мне не хочется вас тяготить. Я, может, иногда слишком упрям.
Вы не один такой, уверенно пояснила она. И я не хочу ни быть нянькой, ни служанкой. Лучше давайте просто договоримся: если одному тяжело просим помощи, самому справляемся молодцы. Не больше.
По-честному? приподнял он бровь.
Самое то, спокойно улыбнулась она.
Такой честный договор между ними сделал их отношения проще: без иллюзий и обид. Они продолжили встречаться то прогуляются, то вместе в поликлинику. Иногда заходили друг к другу на чай всё без лишнего пафоса.
Однажды у неё кран протек. Позвонила Степану Петровичу.
Придёте посмотреть? спросила она.
Гляну, ответил он, но если что серьёзное вызовем мастера. Я по трубам теперь уже не чемпионы.
Сидели, ждали сантехника, за чаем. Степан Петрович рассказывал, как раньше сам мог собрать турбину, а теперь пальцы уже не слушаются. Надежда Семёновна думала про то, что старость это не только недуги, но и умение признать, что одному уже не всегда возможно.
Они ездили вдвоём и на рынок, торгуясь за картошку и свежий укроп. Возвращались домой, ворчали на цены, но оба знали важней сам поход: кто-то рядом, не такая пуста жизнь.
Дети относились к их дружбе по-своему. Сын Надежды Семёновны однажды настороженно спросил:
Мам, кто такой этот Степан Петрович?
Просто сосед, помогает, вместе гуляем, спокойно ответила она.
Главное не доверяй никому деньги, сейчас мало ли…
Ну-ну, научи мать… усмехнулась Надежда Семёновна.
Дочка Степана Петровича выспрашивала:
Пап, не вздумай становиться обузой этой женщине.
Мы сами договоримся, спокойно отвечал он.
Какой ещё стариковский союз? удивлялась она.
Такой наш, осенний, ухмылялся он.
Лето в Москве вступило в свои права скверы зазеленели, лавки заполнились людьми, но их скамейка осталась «ихней», любимым уголком двоих пенсионеров.
В один из вечеров солнце стояло низко над панельными домами, воздух был тёплым, чуть пахнуло пылью и травой. Степан Петрович, прислонив трость, смотрел на играющих в мяч мальчишек.
Знаете, задумчиво начал он, думал, что старость это когда всё уже прошло. Работа, друзья, даже интерес к жизни. А вот теперь понимаю: что-то всё равно начинается. Не как в двадцать, конечно, но своё…
Это вы про нас? улыбнулась Надежда Семёновна.
И про нас. Может, это дружба, может, просто товарищество по жизни… Но мне с вами спокойнее. Не так страшно.
Она посмотрела на его руки жилистые, морщинистые, на свои похожие.
Я раньше боялась: вот, вдруг умру и никто не узнает. А сейчас знаю: хоть один человек точно спросит, почему не вышла на лавку.
Он тихо засмеялся.
Я не только спрошу я весь дом на уши подниму!
Вот и договорились, улыбнулась она.
Встали, пошли вместе вдоль дорожки, потом разошлись к своим подъездам.
Завтра в поликлинику? уточнил он на прощание.
Завтра, кровь сдам. Составите мне компанию?
До процедурного точно, улыбнулся он, а дальше сами: я не медсестра, всё-таки.
Лады.
Расстались. Надежда Семёновна поднялась в свою квартиру, заварила чай, достала нарезку хлеба, кинула взгляд через окно на двор. Внизу, у подъезда, Степан Петрович возился с ключом. Вдруг поднял голову, помахал рукой она сделала то же.
Чайник свистел, квартира наполнена тишиной но теперь это была другая тишина. Не пугающая, а спокойная. В этом огромном городе, среди миллионов окон и квартир, нашлось место для их стариковского союза: можно было сесть вдвоём на скамейке, выдохнуть, почувствовать живое плечо рядом и понять, что жизнь продолжается, пока ты комуто нужен и комуто рад.
Старость не спрячется, но когда есть тот, кто ждёт тебя на лавочке, жить становится легче и светлее. Вот в этом, наверное, и есть самый главный смысл не бояться быть рядом и не бояться жить.
