Осенью, когда у меня, Владимира, отразились первые симптомы болезни, все вокруг изменилось. Соседка из деревни позвонила нам: «Андрею, приезжайте скорее. Ваш отец лежит, сам встать не может». Я слышал этот крик в ночи, как будто он был эхом наших прежних тревог.
Когда Мария ушла из дома, в нашем небольшом хуторе, где каждое утро начинается с криков петухов, воцарилась гробовая тишина. Я остался один, и соседи говорили:
Тяжело будет без неё, ведь Мария успевала всё: и огород, и печь, и кур, и корову.
Я держался. Поутру выводил скот, днём сидел на дворике, чтонибудь мастерил, чтобы руки не были без дела. Сидеть и грустить не в моём характере. Но годы брали своё: после семидесяти здоровье уже не то, ноги начали подводить.
Сын Андрей, который живёт в Москве, приезжал чаще. Он садился со мной на деревянную скамейку и говорил:
Папа, может, переедешь к нам? Там тебе будет легче, мы позаботимся.
Нет, сынок, отмахивался я. У вас свои заботы и семья. А я что, стану обузой? Здесь мой дом, каждый уголок мне знаком.
Андрей вздыхал. Я видел в нём гордого, молчаливого мужчину, которому не нравилось, когда о нём жалуются.
Невестка Алёна, сестра Андрея, слушала наши разговоры, но молчала. Она жила в Москве, работала медсестрой, воспитывала двух подростков. Свёкор казался ей строгим и отстранённым, как будто признавал её, но не открывал сердца.
Осенью, когда я окончательно упал, соседи вновь позвонили:
Андрей, приезжайте. Ваш отец лежит, сам не встаёт.
Андрей сразу же поехал. В нашем доме было прохладно, плита пустовала. Я лежал на кровати, худой и согбённый.
Папа, склонился сын, почему ты молчал?
Да отмахнулся старик. Не хотел навязываться вам. Пройдёт, встану.
Но я не встал. После визита к врачу стало ясно: в одиночестве я не справлюсь. Андрей снова уговаривал:
Переезжай к нам, здесь ближе больница, рядом мы.
Не хочу быть обузой. У вас дети, работа А я кому нужен?
Тогда слово взяла Алёна. Она посмотрела на меня, в её глазах отразилась печаль.
Папа, впервые произнесла она так искренне, хватит сопротивляться. Ты не тяжесть, а наш род. Переезжай к нам, и всё будет хорошо.
Я посмотрел на неё с удивлением, впервые увидев не просто невестку, а женщину с тёплым сердцем.
Ты не против, невестка? тихо спросил я.
Не против, папа, улыбнулась она. У нас хватит места. Дети обрадуются.
Так я оказался в городе. Сначала всё казалось чуждым: шум, людская толпа, тесный двор вместо нашего любимого сада. Алёна делала всё, чтобы я чувствовал себя дома. Варила мой любимый борщ с фасолью, стирала бельё, в комнате поставила старую лампу, привезённую из деревни.
Однажды вечером я сказал:
Спасибо тебе, доченька.
За что, папа?
За то, что не позволила мне погибнуть. Андрей добрый, но ты как Мария. Она тоже всем сердцем брала на себя самое тяжёлое.
Алёна слушала, сдерживая слёзы. Впервые за долгие годы я услышал её, как будто она стала дочерью.
Время шло. Внучки бегали к дедушке, слушали его рассказы о молодости, о том, как он с бабушкой строили дом. Я учил внука точить деревянные лодочки, а внук пел старинные песни.
И самое удивительное: в нашем доме, где всегда не хватало времени, появление меня принесло больше тепла. Алёна поняла, что добро я принёс не ей, а всей семье своим присутствием.
Однажды Андрей сказал жене:
Я и не представлял, что ты справишься. Папа всегда был гордым, и я боялся, что вы не найдёте общий язык.
Да нет, улыбнулась она. Нужно лишь увидеть в нём человека, которому тоже нужна любовь.
Я прожил в их семье ещё несколько лет, словно расцвёл, несмотря на болезни. На праздники мы собирались за столом, и я говорил:
Самое главное счастье когда есть кому подать стакан воды и когда есть для кого жить.
В последний день, держась крепко за Алёну за руку, я прошептал:
Спасибо, доченька, что не оставила меня в одиночестве.
После похорон Алёна долго стояла у могилы и ощущала: я потеряла не только свекра, но и ещё одного отца.
