Мне кажется, что любовь ушла
Ты самая красивая девушка на нашем факультете, сказал я когда-то, протягивая Ксении букет ромашек с рынка возле Курского вокзала.
Ксения весело рассмеялась и приняла цветы. От ромашек шел запах лета и чего-то по-настоящему правильного. Я стоял перед ней с уверенностью человека, который точно знает, что хочет. А хотел я только её.
Наше первое свидание прошло в Лужниках я принёс плед, термос с чаем и бутерброды, которые заботливо сделала моя мама. Мы просидели на траве до самого вечера. Я до сих пор помню, как она смеялась, забрасывая голову назад, как её ладонь невзначай касалась моей. И как я смотрел на неё будто в целой Москве был только один человек, и это была она.
Через три месяца я пригласил Ксению в кино на какую-то чеховскую постановку. Ей пьеса показалась скучной, но смеялась она от души вместе со мной. Через полгода я познакомил её с родителями, через год попросил переехать ко мне.
Мы всё равно вместе каждую ночь, говорил я, перебирая её волосы, зачем платить за две комнаты?
Ксения согласилась не из-за денег. Просто со мной, по её словам, всё в жизни становилось осмысленнее.
В нашей съёмной однушке в Южном Бутово пахло борщом по воскресеньям и свежим бельём. Она научилась готовить мои любимые котлеты с чесноком и укропом именно такие делала мама. По вечерам я читал ей вслух статьи из «Ведомостей» мечтал о своём бизнесе, строил планы. Ксения слушала, подперев щёку ладонью, и верила каждому моему слову.
В планах было всё просто: сначала накопить на первый взнос, потом своя квартира, потом машина, а потом, конечно, дети мальчик и девочка.
Мы всё успеем, говорил я, целуя Ксению в макушку.
С ней я казался себе неуязвимым, всё было под контролем.
…Пятнадцать лет совместной жизни обросли привычками, вещами, ритуалами. Потом появилась и квартира в Хамовниках с видом на сквер, ипотека на двадцать лет, которую мы стали гасить быстрее, чем рассчитывали, отказав себе в зарубежных каникулах и ресторанах. Серебристая Лада стояла во дворе: сам выбрал, сам торговался, сам каждую субботу натирал капот.
Гордость разливалась в груди: мы сами всего добились. Без папиных связей, без помощи, просто работали, экономили, терпели.
Она не жаловалась и тогда, когда уставала так, что засыпала в метро и просыпалась на конечной станции. Или когда хотелось всё бросить и улететь к морю, а мы продолжали быть командой. Я так говорил, и Ксения верила. Мои заботы для неё всегда стояли на первом месте. Она сделала это своим жизненным правилом, встроила в себя до каждой клеточки. Плохой день на работе? Она встречала меня горячим ужином, успокаивала, слушала. Конфликт с начальником? Гладила по голове, шептала, что всё образуется. Сомнения? Подбирала правильные слова.
Ты мой якорь, часто говорил я.
Ксения улыбалась, а я думал: быть для кого-то якорем разве это не счастье?
Сложные времена случались. Впервые через пять лет, когда фирма, где я работал, обанкротилась. Три месяца сидел дома, листал сайты с вакансиями, и день за днём мрачнел.
Второй раз было хуже: коллеги подставили меня с документами, и я не только остался без работы ещё и должен оказался крупную сумму. Пришлось продать машину, чтобы расплатиться.
Ксения не упрекнула ни разу. Взяла допработу, сидела по ночам за заказами, экономила на себе. Её волновало только моё состояние: чтобы не сломался, не упал духом.
…Я выбрался. Нашёл место в новой компании пожалуй, даже лучше прежнего. Купили снова серебристую Ладу. Жизнь вошла в норму.
Год назад мы сидели на кухне, и Ксения вдруг спросила то, что уже давно витало в воздухе:
Может, пора? Мне не двадцать, если отложить ещё…
Я кивнул, серьёзно обдумав всё:
Давай готовиться.
Она задержала дыхание. Мечты, которые мы хранили годами, наконец начали сбываться. Маленькие ладошки, запах детской пудры, первые шаги на паркете, я, читающий сказки на ночь…
Мы были готовы.
Ксения изменила всё: питание, режим, заботу о себе. Ходила по врачам, пила витамины, карьеру отодвинула на второй план, хотя как раз тогда ей сулили повышение.
Ты уверена? спросила начальница, глядя поверх очков, такой шанс даётся раз в жизни.
Ксения была уверена ведь повышение значило бесконечные командировки, нервы, ночные звонки, а это совсем не подходило к её новому состоянию.
Лучше я переведусь в филиал, сказала она.
Новое место было в пятнадцати минутах от дома. Работа рутинная, неинтересная, перспектив почти нет, зато ровно в шесть можно закрыть папку и уйти. Коллектив оказался приятным, хоть и без амбиций: Ксения быстро влилась, начала брать еду из дома, гулять в обед по двору, рано ложиться спать. Всё ради будущих детей, ради семьи.
Похолодание подкралось незаметно. Сначала я думал устаю, занятый, привыкли. Но вдруг понял: я перестал спрашивать у неё, как день, перестал обнимать на ночь, перестал смотреть так, как когда-то когда впервые назвал её самой красивой.
В доме стало слишком тихо. Не той привычной, уютной тишиной а чужой, отстранённой. Когда-то мы переговаривались часами обо всём теперь я весь вечер листал ленту в телефоне. На вопросы отвечал коротко. Ложился спать спиной к Ксении.
Между нами выросла пропасть шириной в полметра кровати.
Близость сошла на нет. Неделя, две, три, месяц… Всегда находилась причина:
Очень устал, давай завтра.
Но завтра никогда не наступало.
Однажды Ксения поймала меня на выходе из ванной:
Что происходит? Только честно.
Я смотрел куда-то мимо, избегая её взгляда.
Всё нормально.
Нет.
Это ты надумываешь. Период такой, пройдёт.
Я закрылся в ванной, открыл кран, надеясь в шуме воды не услышать себя.
Потом месяц мы оба жили в неопределённости. А потом Ксения, не выдержав, спросила напрямую:
Ты меня любишь?
Пауза. Длинная, мучительная, разъедающая.
Я… не знаю, что чувствую.
Она села на диван.
Не знаешь?
Я наконец встретился с её глазами. Там была пустота, растерянность, ни капли того огня пятнадцатилетней давности.
Думаю, любовь прошла. Уже давно. Молчал, чтобы не делать тебе больно.
Много месяцев Ксения пыталась найти объяснения, искала причину во мне, в работе, кризисе возраста. А я просто… разлюбил. А она в это время, планируя наше будущее, жертвуя карьерой, готовилась к материнству.
Решение созрело неожиданно. Больше никаких «подождём» или «вдруг наладится».
Я подаю на развод, одарила меня ледяным взглядом.
Я побледнел. Чётко чувствовал, как дёрнулся кадык.
Подожди, не надо сразу так… Может, попробуем ещё раз…
Попробуем? Давай заведём ребёнка, может, всё изменится… Говорят, дети спасают брак.
Ксения горько рассмеялась. Это был не её смех, не тот, что я когда-то полюбил.
Ребёнок только усугубит, если любви нет. Нам не нужны дети ради видимости семьи.
Ей не надо было слушать дальше.
Ксения ушла в тот же день. Собрала самое необходимое, сняла комнату у знакомой. Через неделю подала документы в загс на развод. Я изучал бумаги о разделе имущества, слушал юриста: квартира, машина, пятнадцать лет жизней, сведённых теперь к квадратным метрам и стоимости на рынке.
Она нашла себе отдельную однушку. Училась быть одна: варить суп на одну порцию, смотреть кино без разговоров, засыпать в пустой кровати.
Иногда по ночам, уткнувшись в подушку, я вспоминал: ромашки с Курского рынка, плед в Лужниках, её голос ясный, добрый… Не верилось, что всё это прошлое.
Было больно и стыдно. Пятнадцать лет не выбросишь ни из памяти, ни из сердца за один день.
Но сквозь боль проступало что-то другое облегчение. Я понял, что Ксения смогла уйти вовремя. Пока не привязалась навсегда ко мне ребёнком, пока не завязалась узлом в браке ради «видимости семьи».
Тридцать два года. Вся жизнь впереди.
Страшно, да ужасно.
Но иного пути нет ни у неё, ни у меня. Я понял: ценить, что рядом, важно не ради картинки или правил, а по зову сердца. Иначе всё неизбежно уходит.
