Людочка, ну ты там не уснула, что ли? Я говорю билеты взяли, поезд прибывает в Москву в шесть утра в субботу. Смотри не прозевай, встреть нас, а то у нас сумки, и Алёнка с детьми, сама понимаешь, такси сейчас стоит как самолет, а у тебя «Жигули» просторные, всех поместим, голос тёти Вали в трубке был мощный, будто духовой оркестр, глушил даже шум воды, которую Людмила включила, чтобы набрать ванну.
Она застыла, держа телефон плечом. Стояла она в аккуратной прихожей своей новой, только сданной в эксплуатацию московской трёшки, пахнущей свежей шпатлёвкой и дорогим чистящим средством. Ключи от квартиры она получила лишь месяц назад ипотека на двадцать лет, три года жёсткой экономии, отказывала себе даже в пирожном в кондитерской и новых сапожках. Полгода капитального ремонта научилась и перфоратором работать, и в сортах линолеума разбираться, как старый плотник. Она мечтала укрыться здесь от всех в тишине, где каждая ваза на своём месте, нигде ни пылинки, и смотреть из окна на вечернюю Москву, забыв про весь мир.
Подождите, тётя Валя, Людмила, наконец, нашла голос, выключила воду, прошла на кухню, где на столе догорал чайник с заваркой. Какие билеты? Какой поезд? Я ведь никого не звала.
В трубке воцарилась такая тяжёлая пауза, что едва воздух не стоял гудом, потом тётя резко вздохнула, как перед грозой.
Как это не звала? Людмила, ты в своём уме? У нас же повод у дяди Серёжи юбилей, шестьдесят пять лет, он же теперь здесь, в Москве, живёт. Вся родня собирается. Мы решили зачем зря тратиться на гостиницу, если у племянницы апартаменты. Мать твоя рассказывала: купила трёшку, евроремонт сама делала, всё блестит. Вот мы и приедем: я, дядя Женя, Алёна с мужем и двойняшки-шалуны. Нас шестеро, не баре на полу постелим, ничего страшного.
Людмила опустилась на высокий табурет у кухонного острова, виски стучали. Шестеро. Тётя Валя, которая во сне ревёт как медведь и любит начальничать на чужой кухне. Дядя Женя, который любит выпить под селёдочку, потом курит на балконе (а балкон у Людмилы совмещён с гостиной, там дорогой шёлковый плед). Алёна, двоюродная, считает, что её малышам можно прыгать по дивану и рисовать на стенах. И ее муж Фёдор, вечно мрачный, ест за четверых.
Тётя Валя, твёрдо произнесла Людмила, глядя на белоснежные фасады своей кухни. Не смогу принять вас. Квартира только после ремонта, даже мебель вся не куплена, спать негде. И работаю я отчёт сдавать надо к понедельнику.
Ой да что ты выдумываешь! вспыхнула тётя. Какой отчёт? Суббота да воскресенье! Спать негде на ковре уляжемся, у нас одеяла свои! Я тебе, между прочим, на пятилетие куклу из ГДР подарила, помнишь? Ты что, тётку родную не пустишь?
Эти рассказы о немецкой кукле Людмила слышала каждый раз, когда тёте было что-то нужно. Кукла та, к слову, была с перебинтованной ногой и с тёмной историей, но в семейных былинах стала чуть ли не раритетом.
Тётя Валя, пойми, не могу. Квартира новая, гостей пока не принимаю, тем более столько. Дядя Серёжа живёт в Бирюлёво, от меня туда полтора часа на метро. Проще уж снять квартиру где-то рядом. Я могу помочь подобрать варианты, ссылок накидать.
Ты погляди на неё! аж завизжала тётя. Накидает, деловая! Квартиру купила, теперь, значит, мы ей не родня! Да если бы не мы…
Тётя Валя, перебила её Людмила, ощущая ледяную решимость. Я своё сказала. Не берите билеты, если планируете у меня ночевать. Я никого не пущу.
Она прервала разговор, не выслушав проклятий. Руки дрожали. Людмила знала это только начало. Сейчас пойдёт «тяжёлая артиллерия».
Минут через десять позвонила мама.
Люда, может, ты всё-таки одумаешься? без предисловий начала она. Валя вся в слезах, давление подскочило, валидол глотает, говорит, ты их послала?
Мам, я просто объяснила, что не могу принять цирк из шести человек. Ремонт новый, светлые обои, дубовый пол. Ты знаешь детей Алёны? В тот раз у бабушки кошку зелёнкой накрасили и телевизор на пол уронили а Алёна только хихикала: «Ой, дети познают жизнь». Я не хочу, чтобы они познавали жизнь у меня.
Люда, это же родня! мама мягко, как ребёнку. Два дня потерпишь зато отношения останутся. Валя всем расскажет, как ты черствая! Что люди думать будут?
Мам, почему я должна портить себе выходные и рисковать ремонтом, чтобы тётя Валя сэкономила десять тысяч рублей на гостинице? У них на билеты и подарки хватает значит, на жильё найдут.
Эгоистка, мама тяжело вздохнула. Вся в отца. Осталась бы одна кто бы тебе стакан воды подал?
Лучше налить самой себе, чем потом весь дом драить, буркнула Людмила и отключила телефон.
Всю неделю жила, как на углях. Родня притихла, сообщений в вотсапе не появлялось. Людмила даже начала надеяться, что всё утихло, что наконец выстояла, что её «нет» прозвучало весомо.
В субботу утром всё шло по плану: выспалась, поставила кофе, надела любимый халат и вышла в гостиную. За окном светило московское солнце, отражаясь на бокалах. Тишина, уют, покой. Она мечтала почитать новый роман, заказать роллы, поваляться в ванне.
И тут звонок домофона, громкий, настойчивый.
Людмила вздрогнула, чуть было не пролила кофе на ковёр. Сердце заколотилось. Подошла к домофону и безошибочно увидела на экране: огромные баулы, перекошенное румяное лицо тёти, дядя Женя с кепкой, малая ребятня с криками.
Людочка, открывай! Сюрприз! громко закричала тётя Валя в камеру. Прямо с вокзала, умаялись, пусти хоть чаю попить!
Людмила облокотилась о стену. Они приехали. Не послушались, решили напором взять. Старая школа.
Она вздохнула и включила домофон.
Я ведь просила не приезжать.
Да ладно тебе! тётя отмахнулась. Поди, остыла уже! Мы тут, родные же, не чужие! Открывай, у Алёнки малыши не терпят в туалет. Ты не зверь, Люд, пусти!
Вон возле дома кафе, там туалет бесплатный, спокойно ответила Людмила. Я не открываю.
Ты что, серьёзно?! Мы с сумками! Мать твоя знает! Или мне сейчас весь дом на уши поднять?!
Делайте что хотите, ответила она. Я вам давала все адреса гостиниц. До свидания.
Отключила звук домофона.
Через минуту в дверь начали стучать кто-то из соседей, видимо, всё же их впустил. Теперь они стояли уже у двери.
Люда! Открывай, совести нет! кричала Алёна. Дети устали! Ты что, вообще вся зверела?!
Открывай, паразитка! рычал дядя Женя. Мы тут гостинцы везли сало, огурцы!
Людмила стояла, обняв себя. Стыд, страх и злость боролись внутри. Захотелось уступить лишь бы не позориться. Но тут она посмотрела на светлый ковёр. Представила: ввалятся, собьют стены, тянут запахи, начнётся балаган…
Нет.
Подошла к двери и сказала громко:
Я вызову полицию. Ещё минута пишу заявление о попытке незаконного проникновения.
На секунду всё стихло.
Ты мать родную сгноишь! завыла тётя Валя. Милицию на тётку, окаянная!
Считаю до трёх, сказала Людмила, доставая телефон. Раз.
Мам, она точно вызовет! испугалась Алёна. Пошли, позориться ещё будем.
Два.
Да подавись квартирой! прорычал дядя Женя. Чтоб одна сдохла!
Три.
Суматоха, крики, детский плач, шаги удалились. Людмила слушала, как на лестнице стихает гам. Только тогда ощутила дрожь по всему телу.
Она опустилась на тёплый керамогранит, закрыла лицо руками и дала волю слезам от высочайшего напряжения, что выдержала. Она защитила свою крепость.
Вон телефон заливается: десятки пропущенных мама, тётя, даже неизвестные номера.
Отключила совсем.
С кухни, глядя в окно, увидела, как баулы грузят в вызванное такси, кто-то тычет в её окна пальцами.
Вдруг вспомнилось года четыре назад, когда была студенткой, приехала на практику к тёте Вале в Рыбинск. Ни жилья, ни денег. Просилась пожить неделю. Тётя сказала: «Ой, у нас ремонт, с Алёной неудобно, пусть сама выкручивается». Тогда три ночи Людмила спала на вокзале на скамье, пока не нашла старушку, у которой квартиру снимала за помощь по дому.
Тогда почему-то «родственная кровь» не взыграла у тёти. А сейчас вдруг взыграла.
Не в этой жизни, сказала Людмила. Всё.
Поставила музыку, сварила кофе, села в кресло. День испорчен, но квартира цела.
Вечером, когда включила телефон, грянули сообщения.
«Больше не дочь и не сестра!» от тёти Вали.
«Как ты могла так с мамой!» от Алёны.
«Мне стыдно, что тебя вырастила», это написала мама. Вот уж резануло.
Людмила смотрела хотелось оправдаться, напомнить о вокзале, о равнодушии. Но знала бесполезно. Для них она была лишь ресурс.
Одно написала матери: «Мам, я тебя люблю. Но я живу по своим правилам. Если ты захочешь приехать в гости одна, предупреждай заранее. А шантаж родственниками не прокатит. Тётя Валя когда-то выставила меня на улицу. Я только вернула должок».
Ответа не было.
Прошла неделя. Людмила жила своим ходом. Соседи в лифте посматривали, но молчали. Только молодая соседка улыбнулась: «С новосельем! У вас двери крепкие».
Через месяц позвонила мама: разговор обычный о работе, об ипотеке, о погоде. Про тётю Валю ни слова, и Людмила тоже не вспоминала.
Родственные связи остыли на праздники больше не звали, в чатах удалили. Но жизнь от этого не стала беднее не нужно покупать пустые подарки, слушать упрёки, терпеть вопросы о замужестве и зарплате.
Прошло полгода. Под Новый год в дверь позвонили. Людмила глянула в глазок у порога стояла Алёна, одна. Вид у нее был растерянно-заплаканный.
Она впустила.
Здравствуй, прошептала Алёна. Можно войти?
Людмила помолчала и кивнула.
Заходи. Разуваться вон на коврике.
Алёна прошла на кухню, села на краешек табурета.
Я от Федора ушла, сказала сквозь слёзы. Пить стал, руку поднял. Детей к маме отвезла, а сама… некуда идти. Мама пилит, тётя Валя «терпи, семья». Я не могу уже.
И тихо спросила:
Люда, можно переночевать? Пару дней, пока комнату сниму. Тихо буду, хоть на полу.
Людмила смотрела на сестру. В голове возникла та самая сцена с видеодомофона «совести у тебя нет!». Но сейчас перед ней совсем другая женщина: не просит по праву, а умоляет.
На полу не надо, вздохнула Людмила. Диван в зале раскладывается.
Алёна не поверила:
Я могу остаться? После всего?
Можешь. Но правила: никаких детей; не больше недели; никакой болтовни о моей жизни и тёте Вале. Нарушишь сразу уйдёшь.
Спасибо тебе… Алёна заплакала. Мы просто завидовали… Ты смогла, а у нас… болото.
Зависть разрушает, заметила Людмила. Чай налью, ночью постелю.
Алёна тихо прожила пять дней аккуратно, заботливо. Потом нашла комнату, съехала.
Это стало переломным моментом: Алёна подала на развод, устроилась на работу, стала меняться, меньше общаться с матерью и тётей. С Людмилой иногда ходили в театр.
А тётя Валя так и не простила. Но Людмиле было всё равно. Сидя вечером на любимом диване с книгой и бокалом «Адагумского», Людмила смотрела на огни большого города и понимала: «мой дом моя крепость» не просто русская поговорка, а истинная правда. Чтобы вои крепости был уют, мост поднимать нужно вовремя. Даже если на том берегу стоят твои родные.
