И вот понял он меня, как во сне бывает четко, ясно, будто слов не нужно.
Было муторно, словно на дворе затянутая метель, и вдруг я почувствовал глупая затея всё это, нелепая, чужая.
Я продал его. Он думал это забава, новая игра, а потом глазами своими грустными выпросил у меня зачем? И я увидел: понял, что я его с рук сдал.
Времена бывают для каждого странные и свои. Одному «всё включено» не в радость, другому бы корку черного хлебушка с московской колбаской за счастье.
И мы жили по-разному, порой вовсе не весело.
Я тогда был совсем мальчишкой. Дал мне дядя мой, дядя Коля, сестры мамин брат, щенка овчарки. Радости тогда у меня и слова не нашли бы. Щенок будто смысл какой заговорённый мне подарил, следовал за мной, слышал мой вздох через слово, в глаза глядел преданно-преданно и замирал, когда я подвиг делал.
Полежать, уговаривал я его, сам еле сдерживаясь, чтоб не поддаться на его умоляющий взгляд, и он ложился тут же, уткнувшись мохнатой мордой мне в колени, будто ждать готов до последнего.
Служить, говорил я, делая командирский вид, и щенок ловко вставал, переставляя свои неуклюжие лапищи и смотрел, как булка жуется в моих руках ну, угощай, мол, друг.
А чем угощать? Не было чем. Мы самим по крохе ели.
Такая пора прокатилась по нашим улицам.
Однажды дядя Коля, что мне щенка подарил, подошёл ко мне и тихонько шепнул, чтобы мама не слышала:
Не горюй, мальчик, глянь, какой он умница у тебя, верный до глупости. Ты его, слушай, продай для виду а потом вечером подзови, он сбежит к тебе. Никто ж не заметит. Деньжат подкопишь. И тебе будет радость, и ему что-нибудь вкусное перепадёт, и маме гостинец купишь. Слушай, я плохого не посоветую.
Поверил я, взял да и согласился, не думал толком взрослый сказал, значит всё по правилам, а я и обрадовался: гостинец куплю, игра бесхитростная.
Под шепот уха я объяснил Верному мол, «отдам на денёк, звать буду прибегай, ни на кого не гляди чужого».
И он меня понял, как во сне понимают сказки.
Гавкнул понятно, сделаю, только зови.
На другой день я ему поводок одел, на станцию увёл там весь народ что-то продавал: цветы с дач, солёные огурцы, яблоки из родных садов.
С электрички спрыгнули люди, забегали кто куда, торгуются, спорят. Я с Верным с краю стою, поводок сжимаю, глаз не поднимаю. Никто не подходит.
Почти все уже прошли, стука шагов стихли, только вдруг к нам шагнул какой-то мужик с суровым лицом, промокшей шляпой, налетевшей на глаза.
Что ты тут, парень, всё стоишь? Кого встречаешь? Или собаку продаёшь? Крепкий пёс, за такие деньги я возьму. сунул мне в ладонь мятые рубли.
Я отдал ему поводок, Верный вертелся, нюхал воздух, весело чихнул.
Ну иди, Верный, иди, дружок, иди, зашептал я, не скучай, я позову тебя, придёшь. И пошёл он за мужиком своим смешным песцом, а я, спрятавшись за лавкой, тихонько проследил, куда увели моего друга.
Вечером я принёс из магазина черного хлеба, колбасы московской, да сахарных петушков на палочке. Мама строго глянула:
У кого стянул? Где взял?
Нет мам, честно, на станции помогал носить коробки за это дали.
Вот и хорошо, поешь, да спать пора.
Не спросила мама ни слова про Верного, будто нет его и не было никогда.
Утром заходит дядя Коля, хохочет громко:
Ну что, малого продал? Молодец, головастик! хлопнул по плечу. Я еле отвернулся, не ответил.
Я-то не спал всю ночь, хлеб в горло не шёл Верного жалко до слёз.
Мама с вечера проворчала:
Дурной твой дядя, не слушай его.
Я портфель под мышку и на улицу, вон к тому дому, где Верный теперь за высоким забором короткой привязи сидит.
Три квартала пролетел, будто на крыльях.
Верный за забором, привязан толстым жгутом, смотрит печально, положил голову на лапы, хвостом вяло машет. Лаять хочет, да голос обрывается, еле к небу тянется.
Я звал его, глаза в глаза смотрел, а он тосковал.
Я продал его. Он всё ждал, что это шутка, что мы сейчас домой побежим, а когда понял будто снег за шиворот насыпали, глаза потухли.
Из дома вышел мужик, строго цыкнул:
Ты чего, пес!?
Верный хвост поджал, и я понял: караул, прошляпил друга.
Вечером снова к станции: зарабатываю рубли, вещи таскаю. Собрал нужную сумму, пошёл к дому, стучусь. Мужик открывает:
А, опять ты? Что тебе тут надобно?
Дядя, я передумал! Вот и возвращаю ему те самые мятые рубли, что мне за Верного сунул. Мужик хмыкнул, прищурился, потом молча взял деньги и отвязал собаку:
Забирай, парень! Всё равно не сторож он мне, тоскует только. Но смотри сам может, не простит он тебе.
Верный долго смотрел, не двигаясь. Но потом подошёл, лизнул мне ладонь и ткнулся носом мне в рубашку.
Больше я не смел даже в игре друзей разменивать на деньги.
Мама вечером обрадовалась:
А я вчера была усталая, потом думаю, где же наш Верный? Привыкла уж к нему. Свой он, наш!
А дядя Коля стал к нам редко захаживать. Не до смеха нам стали его шутки.
