Заснеженный коридор больницы растворялся во что-то вечное, когда Марфа Афанасьевна вдруг проснулась от чудного, почти визгливого смеха. Это не был ленинградский интеллигентный смешок за чаем, а такой громогласный, как будто за стеной кто-то отметил Новый год на пять минут раньше. Впрочем, Ираида Кузьминична, соседка по палате, так и смеялась, держась за телефон, словно он был согрет её ладонью самовар, и размахивала рукой, будто махала в окно уходящему поезду.
Ирюша, да ты с ума сошла! Это он так ляпнул? При народе?
Марфа Афанасьевна скосила взгляд на часы с котом, стоявшие на прикроватной тумбочке. Без четверти семь. Еще пятнадцать минут до утра, которые можно было бы провести, вдыхая запах касторового мыла, думая о предстоящей операции и вспоминая молодость, запах черного хлеба и ранней зелени.
Вчера, уже в синеве январских сумерек, когда её вкатили на каталке в палату, Ираида Кузьминична уже лежала там, быстро стуча пальцем по экрану древнего телефона. Поздоровались Марфа Афанасьевна как-то даже обрадовалась молчаливому согласию на тишину. А теперь бал семейного счастья.
Простите, буркнула Марфа Афанасьевна, пронзительно серьезно, но негромко. Не хотите ли быть потише?
Ираида Кузьминична резко повернула голову. Круглое, вошедшее в возраст лицо, седой ежик стрижки, пижама в огурцовую расцветку, совсем не по-больничному. Будто чья-то добрая тётя из дальнего села забрела не туда.
Ох, Ирюша, потом перезвоню, тут меня уже строят, отложила телефон и с улыбкой повернулась к Марфе Афанасьевне. Извиняюсь! Ираида Кузьминична я. Не спится, вот, болтаю. А вы как выспались? Перед такими делами, как врачебные ножницы мне не до сна.
Марфа Афанасьевна. Не спите вы, но другим бы хотелось.
Так уже и вы не спите! Ираида Кузьминична с заговорщическим миганием подмигнула. Ладно, буду шептать, как в библиотеке.
Не шептала. До завтрака еще пару раз кому-то звонила. Голос у неё был такой, будто она вещала с балкона пятиэтажки всей улице сразу. Марфа Афанасьевна отвернулась к стене, прижавшись к голубой занавеске, укуталась, как матрёшка, но и это не помогло.
Дочка моя звонила, рассуждала Ираида Кузьминична за приездом холодной гречки Она переживает: операция все-таки, а я её успокаиваю, а не наоборот.
Марфа Афанасьевна ничего не сказала. Её сын не позвонил. Впрочем, не ждала. Он ей говорил совещание рано утром, важное, в Москве. Она сама так воспитала: дело дело, чувства потом.
Ираиду Кузьминичну увезли в операционную первой. Она шла по коридору, маша рукой, крича что-то викториозное молодой санитарке. Санитарка вместо страха смеялась.
Марфу Афанасьевну увезли через час. Она плохо переносила наркоз ей всегда снились тогда странные сны, в которых сосновые ветки становились лыжами, а больничные халаты пастушьими плащами. Очнулась она от тошноты, больно было справа в животе. Сестра сказала всё как задумано, чуть-чуть потерпеть, если можно. Она терпела.
Вернув её обратно, Марфа Афанасьевна подумала, что хорошо бы разъехаться после операций: кто знает, какие ещё планы у Ираиды Кузьминичны на слово «потише».
В палате Ираида Кузьминична лежала молча, впервые. Лицо ее было цвета утренней простыни, губы чуть поджимались. Только капельница капала отмеряя секунды.
Как вы? Марфа Афанасьевна не собиралась начинать разговор.
Пока не умерла, слабо улыбнулась соседка.
Я тоже.
За окном сгустилась синь Московской зимы, звенели капельницы, словно старинные подвески на люстре.
Извините за утро, вдруг сказала Ираида Кузьминична. Я, если волнуюсь, все подряд ляпаю. Дьявол во плоти, как говорил мой покойный.
Марфа Афанасьевна хотела что-то колкое, но слова закончились, усталость заела колкость.
Бывает.
Ночью та и другая не спали. Боль была у обеих. Ираида Кузьминична только однажды вздрогнула, кажется, плакала, но так тихо, будто мышь пищала в подушке.
Утром пришла врач крепкая женщина в очках и в вязаной кофте под халатом. Посмотрела швы, похвалила: «Молодцы, бабушки!» как будто речь шла о сборе картошки на поле под Вологдой. Ираида Кузьминична тут же схватила телефон.
Ирусь, не волнуйся, я жива! Кирюшка что, опять с температурой? Ну я же говорила отойдет само, не переживай…
Марфа Афанасьевна слушала мне бы не хотелось, да все равно слышала. Внуки, значит. Дочь на связи. У самой тишина. Сын написал вчера, две sms: «Мама, как? Позвони, когда сможешь». Она написала прямо сейчас: «Всё хорошо». Поставила смешную рожицу, как он любит. Ответ пришел через три часа: «Здорово! Целую».
Ваши не навещают? спросила Ираида Кузьминична после тихого полдника.
Сын далеко, работает много. А по правде я не жду, не козявка ведь.
Моя дочь тоже говорит: мамуля, справишься и сама! Чего ехать? Главное, что всё неплохо, а поцеловать и на телефоне сойдет.
В голосе у неё была та долгота, которую приобретает голос открытого почтового ящика никакой радости, только тянущая тоска.
Сколько у вас внуков?
Трое. Кирюха старший, а потом Машенька и Лёва погодки. Хотите, покажу?
Фотографии открывались бесконечными полями: дача, речка, торты, сапоги в луже. На всех фото она, бабушка, смеётся, крепко обнимая. Никого из взрослых.
Дочь снимает, не любит в кадре быть, объясняла соседка. А я всё время с ними.
Часто с вами?
Да почти живу у них. Дочка работает по будням, зять тоже я забираю из садика, читаю, готовлю, кружки.
Марфа Афанасьевна кивнула. Сама когда-то так жила: с утра до вечера с первым внуком, потом всё реже, теперь раз-два в месяц, если позовут.
А вы?
Один внук, учится хорошо. Встречаемся по воскресеньям у них же расписание, как у генсекретаря.
Ну да, заняты, чуть повернула голову Ираида Кузьминична к окну, где лежал синий московский вечер.
Вскоре сказала:
Не хочу домой.
Марфа Афанасьевна удивленно подняла глаза. Ираида Кузьминична сидела, уткнувшись в колени.
Не хочу, правда. Вот приеду, а там снова Кирюха забыл уроки, Машка болеет, Лёва штаны новые порвал. Я как наседка готовь, стирай, учи, нянчи. А спасибо? Никому в голову не придет: это ж бабушка, она должна.
Марфе хотелось сказать что-то сильное, но она только почувствовала, как что-то теплое в горле стягивает мысли в узел.
Простите, Ираида Кузьминична вытерла глаза. Нервы не железные стали.
Не надо извиняться, тихо сказала Марфа Афанасьевна. Я когда вышла на пенсию пять лет назад, думала: вот, начну жить. Театр, концерты, пошла даже на курсы французского. Две недели продержалась.
И что?
Невестка в декрет ушла. Попросила помочь. Я бросила всё, стала бабушкой на весь день. Три года так. Потом садик, школа, няня, и всё. Теперь жду звонка, а бывает, что и не дожидаюсь.
Моя дочь в ноябре обещала приехать. Думала, хоть на чай посижу с ней. Дом вымыла, пирожков напекла. А она сказала секция у Кирюхи, не успеваем, мам. Пирожки соседке.
Сидели, понимали друг друга без слов. За окном плакал дождик по оловянной крыше больницы.
Знаете, что обидно? прошептала Ираида Кузьминична. Даже не то, что редко приходят. А то, что я всё равно жду. Телефон грею в руке вдруг сейчас: мам, соскучились. Просто так.
Марфа Афанасьевна почувствовала щедрый укол соли в носу.
Я тоже жду. Думаю, вдруг позвонит сын не за советом, а просто поговорить. Но нет. Всё дело.
Выручаем всегда, усмехнулась Ираида Кузьминична. Потому что мама же!
Потому что.
Потом были перевязки. Окна дышали холодом, мази пахли детством. После болей долго лежали молча, потом вдруг Ираида Кузьминична сказала:
Всю жизнь думала, что у меня семья пример для районного отдела соцзащиты. Любимая дочь, замечательный зять, внуки мёд на сердце. А здесь поняла: без меня у них всё идет своим чередом, даже лучше. Я удобство. Бесплатная няня на подхвате.
Я виновата, с трудом поднялась на локоть Марфа Афанасьевна. Я сама научила сына: мама всегда придёт, мама всё простит, у неё своих дел нет, важное только его.
Тоже так делала. Звонит бегу.
Перестали видеть в нас людей, медленно произнесла Марфа. Удобные старушки, фоновые.
Помолчали.
И что теперь?
Не знаю.
На пятый день Марфа Афанасьевна встала уже без поддержки. На шестой дошла медленно по коридору. Шли с Ираидой Кузьминичной вместе, держась за хлипкую стену, будто она раз за разом примеряла мир к себе, себя к миру.
После смерти мужа думала, что всё пустота. А дочка сказала: мамуль, смысл теперь внуки. Вот я и жила. А теперь понимаю это смысл в одну сторону: я для них, они для меня только когда удобно.
Марфа Афанасьевна рассказала свой развод. Как поднимала сына одна, училась вечерами, работала на ткацкой фабрике и почте.
Думала: если дам всё, то и получу всё взамен. Оказалось у сына своя жизнь, у меня стена.
Точно.
На седьмой день появился сын. Без звонка. Высокий, в пальто цвета зимней каменной стены, с пакетом яблоки и хурма. Поцеловал в макушку.
Мам, как себя чувствуешь? Уже лучше? Врач говорит, дней через три тебя выпишут. Может, к нам на недельку? Олеся приготовила постель.
Спасибо, дома лучше.
Ну, как знаешь. Если что, звони.
Пробыл недолго, рассказывал о работе, о пробках на Кутузовском, о новой машине. Ушёл быстро, с облегчением.
Ираида Кузьминична лежала на кровати, глаза закрыты, будто спала.
Ваш?
Мой.
Красивый.
Да.
А холодный, как февраль во Владимире.
Марфа промолчала.
Думаю, прошептала Ираида Кузьминична, может, хватит ждать. Надо научиться отпускать: у них своя жизнь, а нам нам теперь тоже надо искать свою.
Легко сказать.
Сложно начать. Но куда деваться? Или ждать ещё двадцать лет?
Что ты дочке сказала? неожиданно перешла на «ты» Марфа.
Что после больницы недели две отдыхать. Что сидеть с внуками не могу.
Обиделась?
Ещё как. А мне легче стало.
Марфа закрыла глаза.
Я боюсь. Что если скажу «нет», они забудут меня совсем.
А сейчас часто звонят?
Молчание.
Видишь. Хуже уже не будет.
Выписали их на восьмой день, одновременно. Молча собирали вещи, как будто прощались навсегда.
Обменяемся телефонами? предложила Ираида Кузьминична.
Марфа Афанасьевна кивнула, сохраняя номер. Постояли рядом, не зная, как прощаться.
Спасибо. За то, что была рядом, проговорила Марфа Афанасьевна.
И тебе спасибо. Я тридцать лет так по душам не говорила.
Они обнялись, неловко, бережно.
Марфа Афанасьевна вернулась домой дождь лил по крышам, дом встречал тишиной. Разобрала сумку, от мятого халата пахло больницей. Посмотрела на телефон: три сообщения от сына «Выписалась?», «Позвони, как дойдёшь», «Таблетки не забудь».
Написала: «Дома. Всё хорошо». Положила телефон.
Вдруг вспомнила про папку со старыми бумагами. Там листовка французских курсов и расписание спектаклей. Она смотрела, щурясь, как во сне, где буквы начинают плыть.
Тут же звонок. Ираида Кузьминична.
Привет. Я тут сразу позвонила, не втерпёж. Просто захотелось.
Я рада.
Давай встретимся? Прямо скоро через несколько дней, когда окрепнем. В кафешке. Или погулять. Как хочешь.
Марфа Афанасьевна обняла взглядом расписание и телефон.
Давай в субботу. Сейчас уже не время ждать.
В субботу? Серьёзно?
А что, врачи врачи А я теперь буду жить по-своему.
Тогда договорились, смеясь, отозвалась Ираида Кузьминична.
Когда трубка легла, Марфа вновь посмотрела на брошюру. Курсы французского ещё набирали.
Её пальцы дрожали, когда она печатала фамилию на сайте. Но она дописала до конца.
За окном шумел дождь, но сквозь дождь робко пробилось солнце скупое, но всё-таки настоящее.
Марфа Афанасьевна вдруг подумала: наверное, жизнь только начинается. И отправила заявку.
