«Бабушка, мама сказала, что тебя надо отправить в дом престарелых». Я случайно услышала разговор родителей — ребёнок такого не сочинит.
Татьяна Семёновна шла по переулкам провинциального городка под Тверью, чтобы встретить внучку после уроков. Губы её расплывались в улыбке, а каблуки отбивали чёткий ритм, будто вновь вернулись дни её юности, когда будущее казалось бескрайним полем возможностей. Сегодняшний день стал для неё особенным — после двух лет строгой экономии она наконец получила ключи от собственной квартиры. Светлая «однушка» в новостройке с панорамными окнами — ради этого она продала ветхий дом в селе, добавив к вырученным деньгам сбережения дочери, Ирины. Татьяна Семёновна поклялась вернуть каждую копейку, хоть зять и отнекивался: «Вам самой нужнее, вы же на пенсии!» Но семидесятилетняя вдова знала — молодые лишь делают вид, что не нуждаются, а жизнь их полна расходов.
У школы её ждала внучка Алиса, восьмилетняя шалунья с бантами. Девочка вприпрыжку бросилась к бабушке, и они зашагали домой, обсуждая школьные новости. Алиса стала для Татьяны Семёновны смыслом существования. Ирина родила её в сорок три, сразу попросив мать о помощи. Татьяна не хотела покидать родное село, где каждый кирпич в печи помнил руки покойного мужа, но ради семьи переехала. Теперь она встречала Алису после занятий, готовила обед, а вечером возвращалась в свою квартирку. Жильё оформили на дочь — «чтобы обезопасить», как объяснил зять. Старушка не спорила: бумажки для неё значили меньше, чем доверие близких.
— Бабуля, — вдруг прошептала Алиса, останавливаясь у подъезда, — мама с папой хотят отвезти тебя в специальный дом для стариков.
Татьяна Семёновна застыла, будто тронутая первым заморозком.
— Какой… дом? — выдавила она, ощущая, как земля уходит из-под ног.
— Там бабушки смотрят телевизор и пьют чай. Мама говорила, что тебе там спокойнее будет, — каждое слово девочки впивалось, как игла.
— Да я ещё огурцы солить могу! — попыталась шутить старушка, но голос предательски дрогнул. В висках застучало, мир поплыл перед глазами.
— Ты только не говори, что я рассказала! — Алиса прижалась к ней, дрожа. — Они говорили ночью, когда я встала в туалет. Мама сказала, что всё уже решено, но переезжать ты будешь, когда я в пятый класс пойду.
— Молчок, солнышко, — прошептала Татьяна Семёновна, открывая дверь. Ноги ватные, в груди кололо. — Голова разболелась… Прилягу, а ты уроки делай, ладно?
Она повалилась на диван, лёжа с закрытыми глазами. Детский лепет разбил её мир, как молоток хрустальную вазу. Ребёнок не лжёт — значит, правда. Через три месяца Татьяна Семёновна собрала узелок и уехала в село. Теперь снимает комнату у дальней родственницы, копит на крохотный дом. Помогают подруги да соседи, но внутри — пустота.
Знакомые качают головами: «Надо было поговорить с Ириной, всё выяснить!» Но старушка непреклонна.
— Дитя не соврёт, — говорит она, глядя в окно на заснеженные поля. — Ира даже смс не прислала. Значит, правда — стыдно.
Дочь молчит. Татьяна ждёт. Ждёт звонка, оправданий, хотя бы упрёка. Но набирать номер первой не станет — обида, как камень на сердце. Иногда ночью она спрашивает тишину: неужели годы заботы, любви, бессонных ночей стоили лишь этого? Неужели её ждёт старость в забытьи, где единственными гостями станут воспоминания?
