Людмила Петровна бодро шагала по улочкам провинциального городка под Рязанью, направляясь за внучкой из школы. Глаза её сияли, а каблуки весело отбивали дробь по брусчатке, будто возвращая в далёкие юные годы, когда жизнь казалась бескрайним простором. Сегодняшний день стал особенным — после двух лет строжайшей экономии она наконец получила ключи от светлой однушки в новостройке. Продажа родового дома в деревне покрыла лишь половину стоимости, остальное добавила дочь Татьяна. Семидесятилетняя вдова поклялась вернуть каждую копейку — молодым деньги нужнее, ведь у них вся жизнь впереди.
В школьном фойе её ждала Алёнушка — второклассница с аккуратными косичками. Внучка стрелой метнулась к бабуле, и они зашагали домой, обсуждая школьные новости. Восьмилетняя девочка стала смыслом жизни Людмилы Петровны с тех пор, как Татьяна, родившая поздно под сорок, умолила мать переехать из деревни. Старушка оставила родные стены, где каждый уголок хранил память об ушедшем муже, и поселилась в тесной квартирке, оформленной на дочь — «для надёжности».
— Бабуля, — внезапно нарушила тишину Алёнушка, широко раскрыв глаза, — мама говорит, тебя нужно отправить в дом для стариков.
Людмила Петровна остолбенела, будто ошпаренная кипятком.
— Какой это дом, родная? — переспросила она, ощущая ледяную дрожь в спине.
— Там, где старики. Мама папе говорила, что тебе там весело будет, — шептала девочка, и каждое слово резало как нож.
— Да не нужен мне их дом! Лучше на курорт съезжу, — голос старушки дрожал, а в висках стучало.
— Только маме не говори, что я сказала, — прильнула к ней Алёнушка. — Я ночью слышала. Мама договорилась с тёткой, но тебя заберут, когда я подрасту.
Обрушившись на диван, она ощутила бешеный стук в груди. Детские слова разорвали душу на части. Через три месяца Людмила Петровна собрала узелок и вернулась в деревню. Теперь снимает угол, копит на собственную избу. Подруги да родственники помогают, но внутри — пустота да щемящая боль.
Иные качают головами: «Сама напросилась — надо было с дочерью поговорить». Но старушка непреклонна:
— Дитя не соврёт, — твёрдо говорит она, уставившись в стену. — Поступки Татьяны красноречивее слов. Даже не поинтересовалась, почему уехала.
Видно, дочь догадалась, но молчит. А бабушка ждёт. Ждёт звонка, хоть слова, но сама не звонит — гордыня с обидой сковали душу. Вина не гложет, но сердце ноет от молчания и предательства родной крови. Каждый день шепчет в пустоту: «Неужели вся любовь и жертвы — зря? Неужели старость встречу в забвении?»
