Дневник, 15 ноября
Меня зовут Григорий Петров. Мне сорок, я женат, у нас с супругой есть мама — Анне Михайловне пятьдесят восемь, и бабушка — бабушка Нина, ей уже под девяносто. Живем мы в тихом городке под Воронежем, где зимы хоть и короче, чем на севере, но морозы пробирают до костей, особенно когда приходится выезжать к бабушке ночью по темным проселом.
Бабушка Нина, несмотря на годы, упрямо живет одна в старом доме на краю города. Мать не раз предлагала ей перебраться к нам — тепло, уход, да и компания. Но бабушка только отмахивается: «Мой дом — моя крепость, тут все стены помнят». Однако в последнее время одиночество, видимо, стало ее глодать, и она придумала способ держать нас на крючке.
Теперь звонки раздаются чуть ли не через день. Голос в трубке слабый, дрожит: «Ой, внучек, плохо мне… дышать тяжело… ноги подкашиваются…» Мы с матерью, бросая всё, несемся к ней, сердце колотится, как бешеное. А приезжаем — а она уже бодрая, самовар ставит, пирогами угощает. Стоим, потные, сжимая кулаки — то ли смеяться, то ли ругаться.
Устали, конечно. Каждый раз как обухом по голове, а не приехать — страшно. А вдруг в этот раз правда? А вдруг проигнорируем — а там инсульт, и мы потом всю жизнь будем себя корить?
Помню, как зимой в три часа ночи мчались к ней по гололеду. Я — в спортивках и куртке нараспашку, мать — в валенках поверх тапочек. Влетаем в дом — а бабушка у печки греется, ухмыляется: «Давление скакануло, теперь в норме». Через полчаса уже блины жарит, будто ничего и не было. Тогда списали на всяко, но с тех пор история повторяется.
Пытались уговорить ее к врачам — в ответ только: «Эти шарлатаны только деньги сосуть!» Привели терапевта на дом. Тот осмотрел, покачал головой: «Да здорова как бык! Ей бы вас почаще видеть — и жалобы прекратятся». Хорош совет!
Мы и так каждый выходной у нее. Я — с продуктами из магазина, мать — с уборкой. На праздники всей семьей с пирогами да подарками. Но ей, видно, мало. Нужны наши нервы, наше внимание, наше время — вот и выдумывает кризисы.
Мать готова отдать ей свою спальню, но бабушка уперлась: «Не хочу вам на шее сидеть!» А через день снова звонит: «Померяю скоро…» Слова режут, но что поделать?
Умоляли — не звонить зря. Объясняли — каждый раз нас словно кипятком ошпаривает. Будто вполуха слушает. Или делает вид. И мы опять перед выбором: мчаться сквозь ночь или пропустить звоночек, который может стать последним?
Может, ей просто одиноко? Может, так она кричит: «Не бросайте!» Но почему так жестоко? Почему нельзя просто сказать? Не знаю выхода. Любим ее, но эти игры выматывают. А всё равно будем ехать — потому что если не приехать, и случится беда… этот камень на сердце уже не скинуть.
Вывод: старость — страшная штука. Боишься стать обузой, но не можешь жить без тех, кого любишь. И тогда идешь на всё — даже если это больно другим.
