Наша бабушка, Марфа Ивановна, дожила до восьмидесяти лет. Уже много лет прошло с того дня, как она выгнала моего старшего брата Сашу и его жену Ирину за порог. После этого случая Марфа Ивановна почти ни с кем не разговаривала. Стоило мне позвонить и сказать, что мы хотим навестить её, как она моментально клала трубку. Двери тоже никому не открывала, будто стала глуха к чужим шагам и стукам.
Почему же Саша тогда ушёл в съёмную «однушку» на другом конце Москвы, он рассказывать не захотел. Впрочем, меня это не особенно удивило, ведь брат всегда отличался легкомыслием и рассчитывал только на стариковскую пенсию.
Когда бабушка осталась одна, и в её просторной квартире на Ленинградском проспекте стало совсем тихо, родственники устроили семейный совет. Правда, самой Марфы Ивановны на том совете не было. Вопрос стоял один и очень острый: как она будет жить одна в таком возрасте?
Моя тётя Татьяна Алексеевна решила, что её безработная тридцатилетняя дочь Аленка сможет присматривать за бабушкой. Хотя все знали у Аленки на уме были только беззаботные гулянья и свои дела.
Другая тётя, Валентина Алексеевна, предлагала вариант попроще: переселить бабушку в малогабаритную коммуналку где-нибудь на окраине и таким образом сэкономить семейный бюджет:
Молодёжь пусть входит во вкус жизни. А как Марфа Ивановна сможет платить за трёхкомнатную квартиру из своей пенсии?
Дядя Борис вызвался забрать бабушку к себе, а на её квартиру собирался вселить своего сына Витю. Вроде всё правильно: в восемьдесят лет и правда нелегко одной. Только вот вся эта забота начинала отдавать слишком уж меркантильным интересом.
О матушке беспокоюсь! оправдывался дядя Борис. А так будет при своих, да не в одиночестве!
Раньше бабушка уже жила с одним из его сыновей, теперь дядя хотел пристроить туда второго. Только мой отец Петр Николаевич высказал иную мысль дать Марфе Ивановне самой решать, как ей дальше жить. Но все на него накинулись, возмутились.
Самой напористой оказалась всё же тётя Татьяна. Остальные махнули рукой и согласились на то, чтоб её дочь перебралась к бабушке. Аленка уже собирала вещи, а Марфе Ивановне просто сообщили по телефону, что семейный совет всё решил. Бабушка бросила трубку.
Аленка приехала в тот же вечер дорога даже лежит на Арбате, уж думала, как будет делать ремонт. Да вот только бабушка на порог её не пустила. Зато аккуратно поставила в дверной проём банку маринованных огурцов мол, на угощение.
Как она собирается одна тут жить?! возмущалась Аленка потом. Восемьдесят лет прожила не для себя, и вдруг надумала? А если плохо станет? А если заболеет? Разве не страшно быть одной?
«Совести у неё нет!» подхватила Валентина Алексеевна. Всю жизнь с родителями, с дедушкой, мужем, детьми, внуками, теперь гонит всех ради покоя! Да ещё и в трёхкомнатной квартире позор, да и только! Младёжи ведь негде жить!
Только мой отец остался при своём мнении. Он понимал: может, бабушке и вправду тяжело одной, но переселяться насильно не выход. Всё же годы у неё не молодые всякое может случиться. А ключи от квартиры теперь ни у кого нет бабушка сменила все замки, когда выставила Сашу из дома. Каждый день на вес золота.
Отец тогда придумал выход. С согласия мамы, он установил в её квартире на потолке маленькую камеру слежения. Теперь каждый родственник мог посмотреть через телефон, прошла ли Марфа Ивановна в прихожей, чем занимается. Иногда бабушка, проходя мимо, корчила забавные рожицы как бы показывая: «Жива-здорова, не беспокойтесь!».
Коммунальные услуги она оплачивала сама расходы были скромные. И никакой помощи не хотела принимать, лишь бы не мешали её покою. Всё переменилось: и родственники довольны спокойны за бабушку, и она избавилась от нежеланных гостей благодаря замкам и технике.
Так всё и уладилось, если не считать одного бабушка по-прежнему никого не пускает, даже на стакан чаю. Вчера ходила к ней так и забрала со ступенек банку малинового варенья, бабушка выставила, чтобы не беспокоили. Видно, до сих пор боится потерять свою самостоятельность и свободу. А мне хочется, чтобы она обрела покой и вновь принимала родных за своим столомНо вот прошло ещё пару месяцев, и в почтовом ящике я обнаружила письмо аккуратным почерком Марфы Ивановны, на плотной старой бумаге. Внутри записка: «Катя, когда захочешь, приходи не через дверь, а просто так зови меня под окнами, я тебе дам ключ от чердака. Иногда, чтобы побыть вместе, не обязательно делить стены. Но чай с вареньем на лестнице всё-таки вкуснее, чем за столом с семейным советом. Люблю тебя. Бабушка».
Я улыбнулась, прижав письмо к груди. Ведь самое важное не жить под одной крышей, а уважать друг в друге право на свой угол, на свой покой. И знать: где-то рядом всегда есть теплая баночка варенья и чуткое сердце, которое услышит тебя даже через закрытую дверь.
