Удобные бабушки
Проснулся я сегодня необычно рано, хотя вскоре понял расслабиться не получится. В палате раздавался громкий смех, такой звонкий, что уши вянут. Не сдержанный смешок, не благоразумное хихиканье, а натуральный хохот, оглушающий для больничного утра. Это моя соседка, Галина Петровна, заливалась весельем, прижимая телефон к уху и размахивая рукой, будто ее собеседница видит каждое движение.
Ой, Насть, ну ты даешь! Серьезно? При всех так ляпнул? выкрикивала она.
Я бросил взгляд на электронные часы над моей тумбочкой: без пятнадцати семь. Еще пятнадцать минут до подъема, когда персонал начнет суетиться, и больница заживет своим порядком. Хотелось хоть немного тишины подготовиться мыслями к предстоящей операции.
Вчера, когда меня только привезли, Галина Петровна уже была на месте лежала в яркой синей пижаме с крупным серым горохом и что-то торопливо набирала на телефоне. Поздоровались лениво, сухо «Добрый вечер». Потом каждый ушел в свои думы. Я в ту минуту был только благодарен ее молчанию. Сегодня же целый цирк.
Простите, пожалуйста, негромко, но четко сказал я. Не могли бы вы говорить потише?
Галина Петровна повернулась. Круглолицая, с короткой стрижкой, уже вся в проседи волос явно не знавал краски. Пижама броская, будто не в больнице, а на даче.
Ой, Насть, давай потом, тут меня уже выдрессировать хотят, попрощалась по телефону и с широкой улыбкой обратилась ко мне. Извините, говорит, я Галина Петровна. Ночью почти не спала всё на телефонную трубку напала! А вы как, выспались?
Николай Аркадьевич, представился я. Но если вы не спите, другим все равно стоит дать возможность отдохнуть.
Так вы уже не спите, подмигнула мне Галина Петровна. Ладно-ладно, буду шептать. Честно-честно!
Она не шептала. До самой разминки успела еще пару разговоров прокричать, не снижая градуса энергетики. Я уже отвернулся к стене, одеяло натянул на макушку бесполезно.
Дочка только что звонила, оправдывалась Галина Петровна за завтраком, к которому мы оба не притронулись (у обоих на душе было неспокойно кому тут еда в радость?). Переживает очень из-за операции. Я ее, как могу, подбадриваю.
Я молча слушал. Мой сын не позвонил. Впрочем, я и не ждал с вечера предупредил, что у него важное совещание. Сам так воспитывал: работа прежде всего.
За Галиной Петровной пришли первыми. Она лихо махала медсестре и что-то веселое выкрикивала на прощание. Медсестра, кажется, только веселилась в ответ. Я поймал себя на мысли хорошо бы её после возвращения перевели в иную палату.
За мной пришли спустя час с небольшим. Наркоз я всегда переносил скверно. Очнулся в тумане, с резкой болью и дурнотой. Сестра сказала, что всё прошло хорошо, главное потерпеть. Я, как всегда, терпел.
Вечером, когда меня вернули в палату, Галина Петровна уже лежала на своей кровати, бледная, с закрытыми глазами, под капельницей. Первый раз за все дни тихая.
Как вы себя чувствуете? поинтересовался я, хотя не планировал начинать беседу.
Она чуть улыбнулась.
Пока жива, пожала плечами. А вы?
Тоже.
На улице сгущались сумерки, в потолке звяканье капельниц пело тихую песню.
Простите меня за утро, Николай Аркадьевич, негромко проговорила она. Как волнуюсь болтать не могу остановиться. Понимаю, что раздражаю, но поделать ничего не могу.
Бросьте.
Больше мы в ту ночь не спали. Оба изнывали от боли, оба разворачивались, ворочались тихо. Мне казалось, Галина Петровна даже плакала, но, если и так беззвучно, в подушку.
Утром зашла врач, осмотрела, похвалила обоих «Молодцы, идете на поправку». Галина Петровна не удержалась: сразу схватила телефон.
Алёна, привет! Всё хорошо, скажи всем я жива. Как там мои? Дима еще температурит? Уже все прошло? Ну вот, я же говорила ничего страшного.
Я слушал невольно «мои» значит, внуки, всё ясно.
Мой телефон молчал. Две короткие смски от сына: «Пап, как дела?» и «Напиши, когда освободишься». Отправил их вечером, когда я только отходил от наркоза.
Я написал в ответ: «Всё в порядке», добавил смайлик: сын говорил, без них сообщения сухие.
Ответ через три часа: «Отлично! Обнимаю».
Ваши не приезжают? спросила Галина Петровна ближе к обеду.
Сын работает. Далеко живет. Да и незачем, сам справлюсь.
У меня дочка тоже так говорит: «Мама, ты взрослая, сама справишься». И не навещают если всё спокойно.
В её голосе что-то дрогнуло. И улыбается, а в глазах тоска.
Сколько у вас внуков?
Трое. Димка старший, восемь лет. Аня и Лёва погодки, три и четыре. Она достала телефон. Хотите, покажу?
Фотографии смотрели минут двадцать: на даче, на море, с праздничным тортом, всегда с ней. Дочь ни разу на фото не засветилась.
Дочка не любит фотографироваться, снимает всегда сама.
Часто видитесь с внуками?
Я, можно сказать, у них и живу. Дочка работает, зять тоже я всё на подхвате: из сада забрать, уроки, кашку сварить.
Я понимающе кивнул: первые годы тоже каждый день помогал, пока внук был маленький. Потом всё реже сейчас раз в месяц, по воскресеньям, если планы совпадут.
А у вас?
Один внук. Девять лет. В учёбе молодец, в секцию ходит.
Навещаете?
Иногда, по воскресеньям. Заняты они очень понимаю.
Да отвела глаза к окну Галина Петровна, заняты
Дождь барабанил в стекло палаты.
Вечером Галина Петровна вдруг сказала:
Не хочу домой.
Я удивлённо посмотрел на неё. Она сидела, обняв колени, глаза в пол.
Не хочу. Сколько думала, а домой не тянет.
А почему?
А зачем? Приду у Димки опять какая-то беда с уроками, Анюта простыла, Лёва джинсы порвал. Дочка допоздна на работе, зять в разъездах вечных. Всё на мне стирай, убирай, помогай. А спасибо даже не слышу. У бабушки нет нужды благодарить должна ведь.
Я молчал. Тяжесть к горлу подступила.
Простите вытерла слёзы. Раскисла совсем
Не извиняйтесь, выдавил я. Я я пять лет как на пенсии. Думал, всё займусь наконец собой. Хочу в театр, на выставки, даже на французский записался. Хватило на две недели.
А почему перестали?
Невестка в декрете была попросили помочь. Ну а как отказать? Я же «бабушка», не работаю, могу. Не могу себя винить, тогда иначе не мог.
И как дальше?
Три года каждый день по хозяйству. Потом стало реже, потом с внуком уже няня сидит, сегодня я им не особенно нужна. Сижу и жду вдруг вспомнят, позовут. Или, может, забудут.
Галина Петровна задумчиво кивнула.
На ноябрь дочка обещала приехать ко мне. Я и пироги пекла, и всю квартиру вымыла В последний момент звонит: «Мам, не могу у Димки секция».
И не приехала?
Да. Пироги соседям.
Сидели молча, слушали дождь.
Знаете, что самое обидное? тихо сказала она. Не то, что не приезжают. Что всё равно надеешься вот-вот позвонят, просят не о помощи, а просто так: «Соскучились, мам».
Я сжал кулаки. Тоже жду вдруг сын захочет просто поболтать, но каждый раз только по делу.
А мы всё выдерживаем, усмехнулась Галина Петровна. Потому что мы мамы.
Ага.
На следующий день перевязки были мучительно болезненными. После лежали, молча, пока она не проговорила:
Всегда считала свою семью счастливой. Дочка любимая, хороший зять, внуки радость. Я важна, без меня никуда.
А теперь?
Здесь поняла: прекрасно обойдутся. Дочка ни разу не пожаловалась, даже бодрее стала могут без меня. Просто удобно бабушка есть.
Я присел.
Знаете, что осознал? Я сам научил сына мои планы могут подождать, его важнее. Что я всегда помогу, всегда дождусь, всегда подстрахую.
Я так же. Дочка зовёт бегу, всё бросаю.
Мы научили их, что мы не люди, проговорил я, что собственная жизнь у нас в стороне.
Галина Петровна кивнула, задумавшись.
Что теперь?
Не знаю.
К пятому дню я уже вставал без помощи. К шестому доходил до конца коридора. Галина Петровна на день позже, но не сдавалась. Вместе гуляли по коридору, хотя и медленно.
После смерти мужа в себе потерялась, вдруг сказала она. Дочка говорит: ты теперь ради внуков живи. Я и жила. Только вот теперь понимаю: смысла мало, когда отдаёшь всё, а в ответ только функциональность.
Я рассказал, как развёлся, когда сыну было пять. Как поднимал его один, ночами учился и работал. Всю жизнь надеялся: если буду лучшим отцом, он станет идеальным сыном. А он вырос и живёт своей жизнью.
Это нормально, конечно, сказал я. Только одиночество оказалось сильнее страха.
И я не ожидала, скорбно кивнула она.
На седьмой день сын пришел. Неожиданно, без предупреждения. Высокий, холеный, с пакетом мандаринов.
Пап, привет! улыбнулся, приобнял. Ну как ты? Врач говорит, скоро домой. Может, к нам? Гостевая сохнет без тебя.
Нет, спасибо. Дома лучше.
Как скажешь! Но ты пиши-звони.
Был двадцать минут, рассказал новости, предложил деньги, пообещал навестить через неделю. Быстро ушёл.
Галина Петровна притворялась спящей, но когда дверь захлопнулась, взглянула на меня.
Ваш?
Мой.
Красивый.
Да.
И холодный до мурашек, правда?
Я не ответил жал в горле, будто давлюсь.
Знаете, думаю… Может, стоит перестать ждать любви. Смириться. Пусть живут своей жизнью, а мы найдём свою.
Легко сказать
Сложно сделать. Но всё равно ведь Мы же не вечные сиделки. Пора себя пожалеть.
А вы дочке сказали?
После выписки две недели отдыхаю никакой помощи ни с кем.
Обиделась?
Конечно. Но на душе стало легче как мешок пустила.
Я вздохнул:
Боюсь, если я скажу «нет», сын на совсем перестанет звонить
А сейчас часто звонит?
Молчание.
Вот и всё. Хуже уже не станет.
Восьмой день выписка. С вещами возились молча, будто прощались навек.
Телефонами обменяемся? предложила она.
Давайте. Спасибо за всё, Галина Петровна. Никогда так по-душевному не разговаривал ни с кем.
Спасибо и тебе. Ты лучший собеседник за тридцать лет.
Обнялись неуверенно оба со швами, оба смущённые. Медсестра вручила бумаги и вызвала такси. Я уехал первым.
Дома был туман и тишина. Разложил сумку, принял душ, лёг на диван. Проверил телефон три сообщения: «Пап, выписался?», «Позвони, когда дома», «Не забудь лекарства». Ответил: «Дома. Всё в порядке». И положил трубку.
Подошёл к шкафу. Достал старую папку: тут курсы французского, тут программа филармонии на сезон. Смотрю. Вспоминаю.
Звонок. Галина Петровна:
Привет! Прости за поспешность, но так хотелось позвонить.
Я только рад.
Давай встретимся? Когда на ноги встанем. В кафе или просто погуляем. Согласен?
Я смотрю на брошюру и улыбаюсь.
Давай в субботу. Не хочу ждать две недели. Хватит! Тридцать лет старался для других, пора пожить для себя.
В субботу? Ого! Ну, значит, решено.
Повесили трубки. Я снова взял брошюру. Курсы стартуют через месяц, места ещё есть.
Открыл ноутбук, стал регистрироваться. Пальцы дрожат, а всё равно заполняю до конца.
За окном моросит. Но сквозь облака пробивается светло-жёлтое солнце. И я вдруг понял: жизнь, возможно, только начинается.
В этот день я понял, что пора выбирать себя. Больше не жить только ради других.
