Владимир Петрович, только что сложив скудный вечерний улов в плетёную корзину и направляясь по узкой тропинке к своему ветхому вагончику, застыл, будто его пронзила молния. Из густой речной мглы донёсся тот же пронзительный стон, животный ужас, от которого по спине пробежали дрожащие мурашки. Кричала женщина. Ветер в кронах старых елей терзал её голос, но отдельные слова всё же прослушивались: она не просто звала на помощь, а умоляла, вкладывая в крик всю оставшуюся силу души. Её крик сливался с бурными всплесками воды, доносящимися до берега.
Не раздумывая ни секунды, мужчина бросил корзину, и несколько блестящих рыбешек выскользнули на влажный песок. Скинув тяжёлую простеганную куртку и изношенные рабочие штаны, он, оставшись в пятой лишь в ветхой рубашке, бросился в чёрную, леденящую воду. Ветер, словно разъярённый зверь, взметнул волны, хлестая их по лицу пеной и брызгами.
Плыть было почти невозможно. Течение, обычно ленивое, сегодня становилось коварным, хватая ноги холодными струями. На самом фарватере, где вода тёмнее и глубже, отчаянно боролась молодая женщина с волной. Тёмные, как водоросли, волосы то всплывали на гребне, то терялись в чёрной бездне, поглощая её целиком. Молодой человек, которого она, казалось, тщетно умоляла о спасении, уже достиг противоположного берега, не оборачиваясь, его движения резкие, испуганные. Вытащив надувную лодку, он, глазами, как у диких зверей, отскочил к кромке леса, спеша скрыться в его спасительной чаще.
Девушка больше не кричала. Она исчезла из видимости. Когда Владимир, из последних сил, дошёл до места, на воде лишь медленно крутятся зловещие кольца. Сердце его сжалось в пятках. Сделав глубокий вдох, он нырнул в ледяную мглу. Руки нашли скользкую ткань куртки, он обхватил безвольное тело за спину и, второй рукой, словно веслом, отчаянно греб, устремляясь назад к своему берегу. Каждый гребок отзывался огненной болью в мышцах, каждый вдох стоном. Но он плыл, цепляясь за жизнь и за ту, что держал в руках.
Вытащив девушку на берег, он без устали занялся её спасением. Привыкшие к тяжёлой работе руки быстро и точно делали повороты, надавливания, искусственное дыхание. Из лёгких хлынула мутная речная вода, и спасённое тело сыпало глухим, прерывистым кашлем. Дыхание, слабое, но ровное, появилось. Нужно было согреть её. Он собрал догорающие угли старого костра, соорудил на прогретом пеплом месте настил из плоских камней, сверху укрыл его толстым слоем пушистого елового мха. Бережно уложил девушку на импровизированную лежанку, укрыл своей единственной, пропитанной дымом курткой, натянул мокрую одежду на её зажатое тело и присел у нового костра, протянув к нему дрожащие руки.
Тепло медленно проникало в окаменевшую плоть, как будто не желая полностью её разогреть. Девушка лежала без движения, лишь лёгкий парок от её дыхания свидетельствовал о жизни. Холодная вода и шок сделали своё дело, но Владимир знал время её вернёт. Он знал это, как знал каждый изгиб этой реки.
Подняв голову к небу, затянутому тяжёлыми, низкими тучами, он увидел сквозь свинцовую пелену лишь крошечный свет. Было пусто и безутешно.
Он вспомнил далёкий, такой же безжалостный вечер, когда с женой Анастасией и сыном Петровичем отправились на рыбалку, как делают почти каждое лето. Оставив жену с сынишкой в палатке, он отплыл на старенькой, но надёжной лодке.
Пей чайку, я скоро вернусь с уловом, и будем наслаждаться ароматной ухой! подмигнул он Анастасии, её лицо озарилось беззаботной улыбкой.
Будь осторожен, Володя, погода портится, тревожно сказала жена, глядя на нависшие облака.
Я всё знаю! Не волнуйся! крикнул он, уже в воде, и весла разрезали зеркальную гладь.
Он закинул удочки, но небо внезапно почёрнело, будто наступила ночь. Вихревой ветер согнул ели до земли, и с неба обрушилась стена воды. Лодка крутилась, понеслась в сторону, и вдруг раздался оглушительный хлопок днищем он зацепил скрытую под водой корягу, как кинжал. Воздух с шипом стремительно вырвался, и через мгновение лодка превратилась в бесформенный кусок прорезиненной ткани.
Владимир попытался плыть, но резкая судорога от ледяной воды захватила ногу. Течение ударило о чтото твёрдое, и сознание поглотила тьма. Придя в себя лишь на третий день, он лежал в незнакомой избе, пропитанной дымом и травами. Попытка подняться вызвала головокружение и тошноту. В дверь вошёл древний старик с морщинами, как карта прожитых лет.
Очухался, пробурчал он, ставя на табуретку миску с дымящейся похлёбкой. Держи, пей эту траву, она кровь останавливает. И кашу закуси, а то дух твой не останется.
Где я? прошептал Владимир, услышав название далёкой области, и понял, что его унесло за сотни километров от дома.
Сломал тебя, парень, продолжил старик. Охотники ко мне приволокли, думали, не отходишь.
Владимир снова попытался приподняться, но старик отмахнулся сухим пальцем:
Лежи, не геройствуй. Крови потерял загляденье. Сейчас топать только смерть себе найти. Восстанавливайся, смиряйся.
А как же семья? Жена, сын Они не знают, что я жив! в голосе Владимира прозвучала отчаянная нота. Он представил, как страдает Анастасия, и сердце сжалось в тугой узел.
Здесь нет писем, хмыкнул старик. Это не город, а тайга. Волки воют, медведи ревут. Одна лишь бесконечная лесная пустыня.
Как вы живёте? спросил Владимир, искренне удивлённый.
Травы, грибы, орехи, ягоды. Зимой запасы берегу. Охотники иногда наведываются, приносят гостинцы. Так и живу уже двадцать лет, тяжело вдохнул он и, кряхтя, лёг на свой топчан в углу. Спи, силы копить надо.
Старик вскоре захрапел, а Владимир, глядя на тусклый огонёк в углу, видел в танце теней лица жены и сына. Тоска была острой, зубы сжимал, чтобы не застонать. За стеной завывала вьюга, закрывая все пути и надежды.
Дни тянулись, как узлы на верёвке. Каждый маленький шаг повернуться, сесть, удержать ложку становился победой, дарующей крупицу радости.
Вскоре он смог встать на ноги, но мир за порогом оказался покрыт ослепительнобелым, нетронутым снегом.
Как выбраться отсюда? спросил он хозяина, стараясь не выдать отчаяния.
Никак, коротко ответил старик. Ходить ты ещё не можешь, а до трассы день пути, если не больше. Тропы замело. Оставайся до весны, если поправишься проведу.
А охотники? Могут помочь? спросил он.
Охотники зимой в других местах. Веснойосенью сюда редки. Может, ктонибудь вернётся, если удача улыбнётся, но вряд ли. Здесь теперь непроходимо, покачал старик седой головой и подбросил в печь очередное полено.
Владимир вырвался из водоворота воспоминаний, поправил костёр, поднялся и подошёл к девушке. Её дыхание стало глубже, но сознание ещё не вернулось. Он поправил её куртку, вернулся к огню, позволяя прошлому вновь утащить его в безжизненный водоворот.
Старик был молчалив. Когда Владимир окреп, он стал помогать: чистил снег у порога, колол дрова, топил печь. Кашу из корешков и трав он пил без отвращения голод и инстинкт выживания сильнее. Чай из собранных летом трав напоминал о Анастасии, которой тоже нравилась мята и душица. Эти воспоминания были одновременно сладки и горки, как рана, которую всё время тревожит движение.
Зима тянулась, будто время застыло в ледяной ловушке. Весна пришла медленно, снег таял, уступая землю сантиметр за сантиметром. Два месяца шла борьба зимы и весны, и когда Владимир вновь ощутил в ногах силу, старик смиренно лёг.
Не смогу тебя проводить, как обещал, пробормотал он. Сам с ног валюсь. Поднял тебя, теперь себя поправлять надо.
Как же ты один останешься? Пойдем со мной! В городе врачи, больница!
Врачи? отмахнулся старик. Никто из врачей тебя так не починит. Мы лишь травами и бинтами гангрену отгоняем. Ступай. Я оклемаюсь, не сразу.
Старик указал дорогу, и Владимир, от всей души поблагодарив за спасение и кровь, отправился в путь. По словам, дорога была прямой, но спустя часы превратилась в хаотичное блуждание. Ночь пришлось провести под еловыми ветвями. Проснувшись, он услышал шорох за спиной в полумраке несколько горящих зелёных точек. Волки. Не раздумывая, он вскарабкался на высокую сосну, сидел до рассвета, пока стая, почувствовав бессмысленность, не ушла в глубину леса. Спускаться вниз он считал верной смертью.
Утром он снова пошёл без надежды. Дни сменялись, встречи с кабаномсекачом, рысью на ветке стали обычными. Ночи на деревьях суровой необходимостью. Он питался ягодами, кореньями, пил из ручьев, спал урывками, прислушиваясь к каждому шороху. Но сдаваться не хотел должен был добраться до своих, живым.
Через две недели он пробрался сквозь бескрайнюю тайгу, теряя ощущение дня и ночи. Однажды в разрыве деревьев увидел темный прямоугольник избушку. Дополз до неё, почти теряя сознание от изнеможения, и счастье, хлынувшее на него, было почти болезненным. Внутри пахло сухой хвоей и мышами. Под единственным окном стоял топчан с тонким матрасом, а на столе запыленный мешок соли, коробок спичек, полмешка крупы и жестяная кружка.
Выйдя наружу, он собрал хворост, нашёл небольшую полянку, развел костёр. В консервной банке вскипятил ручейную воду, заварил найденные у избушки сушёные листья смородины и мяты. Сделав первый глоток горячего ароматного напитка, он почти ощутил счастье. Закрыв дверь, он забрался в сухую овчину, спал, как убитый, впервые за месяцы.
Рев медведя разбудил его, но стены из лиственницы дарили чувство безопасности. Он не знал, что делать дальше. Бродить по незнакомому лесу было самоубийством, но здесь была крыша, хоть и скромная. Он решил остаться, переждать, а потом уже вернуться домой.
Спички почти не хватало, он учился разводить огонь кресалом, сушил грибы и ягоды, собирал целебные травы, вспоминая уроки старого лекаря. Прошёл месяц, а может, и больше. Однажды на рассвете услышал отдалённые выстрелы и лай собак. Выбежал из избушки в едином белье, бросился к звуку, крича и спотыкаясь о корни.
Вдалеке к нему подбежали четверо охотников, пришедших в эту часть тайги. Так Владимир смог выбраться к людям. До родного города он добрался более суток на попутных машинах, почти не спал, сжимая в кулак от волнения. Стоя у знакомой двери в съёмной квартире, он стучит. Дверь открывает незнакомый мужчина в растянутой домашней футболке.
Он сообщил, что живёт здесь уже три месяца, а прежние жильцы, по словам хозяйки, съехали сразу после того, как муж утонул.
«Утонул». Слово прозвучало, как приговор, как тяжёлый удар гири по голове. «Значит, Анастасия считает меня мёртвым»
Куда идти? Что делать? Как жить дальше? Мир плавил перед глазами. Он побрел, не разбирая дороги, и очутился у здания районного отделения полиции. Вошёл, запинаясь, и объяснил ситуацию дежурному. Заявление об утрате документов приняли, размахивая руками.
Ребята, мне найти семью надо! Они думают, что я погиб! просил он. Помогите!
Ему попросили написать все данные: ФИО жены, сына, родственников, друзей. Пообещали искать. Затем он пошёл на склад, где работал до трагедии, но ворота были заварены, на здании висел новый чужой логотип.
Переехали, равнодушно бросил дворник, сгребая мусор. На новый адрес, а куда не знаю.
Он бродил по городу, ставшему чужим и безразличным. Последней надеждой был друг детства, Сергей. Дверь открыл ему бывшая жена Наталья, лицо её стало твердым.
Мы развелись. Он уехал в другой город. О Ласте ничего не знаю. Не слышала.
У Ласты не было подруг, она работала дома, вязала на заказ чудесные свитера и шапки. Но её заказчиц Владимир не знал. Обращаться больше было некому. В милиции каждый раз тянули время. Ответ был один, как заевшая пластинка: «Ведём розыск, пока результатов нет».
Временное удостоверение личности он получил через месяц и пошёл искать работу. На старом мосту, как и много лет назад, толпились мужики в рабочей одежде, ожидая машины. Он подошёл, встал в сторонке. Сразу подъехал старый «Он сел за рулевую колонку гусеничного погрузчика, ощущая, как каждое движение машины отзывается эхом его давно забытых надежд, и, пока шипел двигатель, в его голове пробежал образ спасённой в реке девушки, чей взгляд теперь навсегда стал путеводной звёздой в бесконечном ночном океане его жизни.
