Беременная уборщица пожертвовала 5 долларов бездомному!

Утро на Тверской било ключом: стук каблуков по брусчатке, гул машин в пробке, далекий гудок электрички в осеннем воздухе. Я двигалась, словно тень, в поношенной синей униформе уборщицы, сжимая бумажный стаканчик с чаем. Семь месяцев беременности, сил нет, но я выходила. Пыталась.
Прошла под грязноватым переходом, как всегда, минуя лоточников, цветочные палатки и пожитки тех, кому некуда пойти. Многие отводили глаза. Я – нет. Не могла. Не после всего, что пережила сама.
И тут я снова его заметила.
Прислонившись к бетонной стене, сливался с тенью мужчина, которого видела уже несколько раз: копна спутанных кудрявых волос на лбу, костыль на коленях, потрепанная кепка-аэродром для мелочи. Но что-то отличало его от других. Он не кричал. Не просил. Просто сидел… и смотрел.
Я замешкалась, подошла. Достала из кармана пальто смятую пятисотрублевку – вчерашние чаевые – и протянула.
“Чего-нибудь горячего купи, ладно?” – сказала тихо. “Много, знаю, но…”
Он не взял. Сразу.
Вместо этого посмотрел на мой живот.
“Всегда такая щедрая?” – спросил он, голос тихий, сухой.
Я пожала плечами. “Знаешь, бывало с разных сторон баррикады стоять”.
Он чуть тронул губами – не то усместочка, не то подобие улыбки – и взял купюру.
Но когда его пальцы коснулись моих, что-то вспыхнуло в глазах. Перемена. То ли узнавание. То ли вина.
“Эй,” – вдруг сказал он, настороженно оглядываясь. “Ты завтра тут будешь?”
Я мигнула. “Да. Всегда тут”.
Он наклонился чуть вперед. “Может, и не надо. Завтра. Сюда не ходи”.
Дыхание перехватило.
“Почему?” – прошептала я.
Но он уже отвернулся, натянул капюшон старенькой куртки и снова растворился в тенях.
Я застыла на месте. Город жил своей жизнью – шумел, гудел, будто ничего не случилось, будто никто только что не вбросил предупреждение в мое обычное утро.
Угроза? Ловушка?
Или что-то совсем иное?
Позже, вечером, в своей однушке в Перове, я вновь и вновь прокручивала этот момент. Его глаза. Тревога в голосе. Та странная пауза, будто он хотел сказать больше, но передумал. Свернулась калачиком начиненном просевшем диване, одна рука на животе, другая – сжимала телефон. Почти набрала кого-нибудь. Но кого? Никого рядом не было. Ни родни. Ни друзей, кого можно позвонить в полночь.
Только этот человек.
Только его слова.
“Может, и не надо… Сюда не ходи”.
Я еще не знала, но что он хотел сказать… все перевернет!