Владелец ресторана взял на работу уборщицей бездомную женщину с сыном. Включив камеры наблюдения, он увидел, как она танцует…
Солнце, словно огромный раскаленный диск, медленно опускалось за крыши многоэтажек, окрашивая небо в багряные, золотые и медовые оттенки. Воздух был пропитан ароматом осени — смесью влажной листвы, дыма из одиноких труб и далеким запахом кофе из уличных киосков. Люди спешили домой, смеялись, обнимались, жили. А Сергей стоял одинокий, как памятник забытым временам, и смотрел на пустырь, словно на могилу своей юности.
Его руки, спрятанные в карманах шелково-шерстяного пальто от итальянского бренда, были ледяными, несмотря на толстые шерстяные перчатки. Он не чувствовал тепла, не чувствовал времени, не чувствовал города вокруг. Осталось только ноющее чувство в груди и вспышки прошлого, будто кадры старой кинопленки.
Перед ним, за ржавой сеткой-рабицей, лежало место, где когда-то звучала музыка, где кружились пары в такт ритму, где рождались первые чувства, где он впервые поцеловал девушку под звездами. Танцплощадка. Его танцплощадка. Раньше здесь пахло молодостью, свободой, надеждой. Теперь — только бурьян, ржавчина и тишина, разорванная редким шелестом ветра.
Это место было для него одновременно святыней и проклятием. Здесь он был счастлив. Здесь он мечтал. Здесь он впервые почувствовал, что может все. А теперь, стоя за этим забором, он чувствовал, будто его душа тоже заросла, как этот пустырь — сорняками, разочарованием, одиночеством.
Мысли сами собой вернулись к тому, что случилось всего час назад. Кристина. Его звезда. Его кошмар. Его ошибка.
Кабинет был в стиле лофт — кирпичные стены, теплый свет, кожаный диван, бар с редким виски. Но атмосфера — ледяная. Кристина стояла посреди комнаты, как статуя из мрамора и яда. Ее тело — идеальное, отточенное годами тренировок, взгляд — холодный, как сталь. Она смотрела на него так, будто он был ничто. Мусор, который пора выбросить.
— Ты не смеешь так со мной разговаривать, — прошипела она, ее голос резал, как лезвие. — Я — лицо твоего кафе. Без меня ты — никто.
Сергей стоял у окна, спиной к ней. Он не оборачивался. Не хотел видеть эту маску высокомерия. Он знал правду: да, она танцевала хорошо. Очень хорошо. Но талант без души — всего лишь шоу. А она уже давно танцевала не для людей. Она танцевала для себя. Для славы. Для поклонников, которых считала своей собственностью.
— Между нами никогда ничего не было, Кристина, — сказал он ровным голосом, словно поверхность озера перед бурей. — И не будет. Я благодарен за годы, за посетителей, за то, что ты действительно была лучшей. Но ты перестала учиться. Ты начала требовать, а не предлагать. Ты считаешь, что весь мир крутится вокруг тебя. Это конец.
Он положил на стол конверт. Толстый. Тяжелый. В нем — сумма, равная годовой зарплате. Даже больше. Это не была месть. Это был прощальный жест. Уважение к ее таланту. Но не к ее характеру.
Кристина даже не взглянула на конверт.
— Забери свои слова, — прошипела она. — Я уйду. И твоя империя рухнет. Люди приходили ради меня. Через месяц ты будешь сидеть в пустом зале, как старый дурак, который не понял, кто сделал его успешным.
Сергей наконец повернулся. В его глазах — ни злости, ни жалости. Только усталость. И абсолютная уверенность.
— Ты уволена, — сказал он. — Две недели — по закону. Администратор тебя рассчитает. Удачи.
Он вышел, не оглядываясь. Машина ждала у подъезда. Он сел, включил музыку — тихую, классическую — и просто поехал. Без цели. Без плана. Только дорога. И мысли, словно осколки шрапнели, рвущие сознание.
Через час он оказался здесь. У этого забора. У своей юности. У своей боли.
На следующее утро голова гудела, будто внутри прошел шторм. Сергей проснулся с ощущением, что вчера он потерял что-то важное. Но не работу. Не женщину. А самого себя. И, как ответ на внутренний зов, он вдруг понял — должен вернуться туда. На ту землю. Где когда-то смеялся, танцевал, влюблялся.
В багажнике он нашел лом — ржавый, но крепкий. Приехал на пустырь. Оттянул сетку, пролез в щель — будто в прошлое.
Территория встретила его молчанием. Ветер шелестел сухими листьями, словно перелистывал страницы забытой книги. Старая деревянная эстрада наклонилась, как уставший от жизни старик. Двери забиты, окна — черные пустоты. Одно — разбито.
Он заглянул внутрь. Полумрак. Пыль. Паутина. Обломки стульев, ржавые гряз
