Костя стоял у окна своей новой квартиры в Мытищах, и казалось, воздух снаружи стал тяжёлым, как будто он задыхался в собственной жизни. Всё, что раньше казалось надёжным, теперь рассыпалось в прах. Он смотрел на хмурое небо и вдруг осознал — назад дороги нет.
Когда-то у него была семья. Марина — жена, с которой он прожил пятнадцать лет. Надёжная, спокойная, умела держать дом в порядке. Две дочки, уют, дача в Подмосковье, совместный бизнес. Всё было правильно, стабильно… и до тошноты предсказуемо. Каждый день — один и тот же сценарий: разговоры о ремонте, заботы о кредитах и школе. Иногда ему казалось, что он заперт в клетке, пусть и позолоченной.
А потом в их проектное бюро устроилась новая сотрудница — Алёна. Молодая, дерзкая, с горящими глазами. Она смеялась его шуткам, смотрела с восхищением, небрежно касалась руки. Костя чувствовал, как внутри просыпается что-то давно забытое — азарт, интерес, ощущение, что он снова двадцатилетний. Стал задерживаться на работе, исчезать по вечерам. Марина не устраивала сцен, и он даже был ей благодарен — меньше ненужных разговоров, меньше упрёков.
Но Алёна знала, чего хочет. И хотела именно его. Они стали чаще оставаться вдвоём, встречаться на выходных, делить ужины, разговоры, потом — постель. Он и сам не понял, как это увлечение стало реальностью. А потом, не выдержав внутреннего противоречия, собрал вещи и ушёл.
Марина встретила его молчанием. Без криков, без истерик. Только посмотрела в глаза и сказала:
— Запомни этот день, Костя. Ты сам его выбрал.
Первое время с Алёной казалось, что жизнь — сплошной праздник. Она была нежной, смешливой, страстной. Он чувствовал себя нужным, интересным, желанным. Но постепенно всё изменилось. Алёна стала придираться, нервничать, упрекать его в том, что он мало уделяет ей внимания, мало зарабатывает, слишком много работает. И тогда он впервые захотелось вернуться… туда, откуда ушёл.
Случай представился сам — Марина позвонила, попросила свозить девочек на дачу на пару дней. Он согласился, мечтая сбежать хоть ненадолго от нового дома, который начал его душить. С дочками они провели три дня — пекли блины, катались на лыжах, смеялись. И он с удивлением понял, как это просто — быть счастливым. В груди защемило — тоска по тому, что он так легко потерял.
Он позвонил Марине. Хотел поговорить. Объясниться. Вернуться. Она выслушала. А потом сказала:
— Условия простые. Ты рвёшь все связи с Алёной. Уходишь. Начинаешь с нуля. Но запомни: доверия больше не будет. Это будет другая жизнь, не прежняя.
Он не ответил сразу. Всё казалось слишком жёстким. А потом Алёна сообщила, что беременна. Он замолчал. Потом прошептал: «Я стану отцом…»
Радость смешалась с ужасом. Он не был уверен, что любит её. Не знал, ребёнок — это спасение или приговор. Чувствовал, что всё, построенное на обвинениях, не может быть крепким. Его разрывало между двумя мирами — между дочками и будущим сыном, между Мариной и Алёной, между прошлым, которое он предал, и настоящим, которое его пугало.
Они встретились с Мариной в парке. Он всё рассказал честно, без прикрас. Попросил прощения. Она долго молчала, а потом сказала:
— Костя, теперь всё понятно. Знаешь, мне даже легче стало. У тебя будет сын. А у меня — новая жизнь. Возврата нет. Не потому, что я тебя ненавижу. А потому, что я себя люблю.
Костя встал, посмотрел на неё. Сильную, спокойную, чужую. И вдруг понял — он всё потерял. Сам. Добровольно. И теперь ему некуда идти. Только вперёд — по дороге, которую выбрал сам. Даже если она ведёт в никуда.
