Меня зовут Галина, мне 48, и я будто стою на распутье, где сердце рвётся пополам от невыносимой тяжести выбора. В нашем тихом городке возле Волги мой сын Денис вдруг объявил, что женится на своей свахе — Ольге. Они светятся надеждами, мечтая поселиться в нашей однокомнатной квартире, которую мы с мужем, Валерием, сдаём внаём. Но я не могу согласиться, и от этого внутри будто кто-то гложет меня, как голодный зверь. Этот выбор — словно разлом между прошлым и будущим, и я не отступлю, боясь погубить себя, словно в той истории, что уже видела.
Денис и Ольга умоляют нас пустить их жить в нашу однушку. Сейчас мы живём в двушке с сыном, а ту квартиру купили в ипотеку — еле-еле выплатили, и теперь она наша пенсионная соломинка. Сдаём её за скромные, но честные деньги — копим на старость. Без этих средств впереди только пустота да скудные пенсионные копейки, а я не хочу доживать дни, роясь в карманах в поисках мелочи на хлеб.
Ольга ютится в душной двушке с родителями, младшим братом и бабушкой, которая вечно кашляет за тонкой перегородкой. Их семья ждёт не дождётся, когда Ольга съедет, освободив хоть немного воздуха. Но её родители сами еле сводят концы с концами — помочь не смогут. А я не могу отдать им квартиру, потому что знаю: если пущу — назад не верну. Особенно если родятся дети. Эти мысли будто острые иглы под кожей — я видела, чем заканчивается такая доброта.
Моя подруга Раиса попала в эту ловушку. Пустила дочь с зятем в свою квартиру, сказала: «Пожить временно, а потом своё ищите». Но они не искали. Вместо этого ездили на курорты, покупали дорогие безделушки, а потом и внуки появились. «Как их теперь выгоню? — рыдала Раиса. — Дочь в декрете, денег нет, а я на свою пенсию даже за квартиру не могу заплатить». Её горе для меня — как знак: не дай бог повторить.
Я боюсь, что если Денис с Ольгой вселятся — они перестанут пытаться. Зачем копить, если крыша над головой уже есть? А мы с Валерием останемся у разбитого корыта. Выйдем на пенсию — и будем сидеть на гречке да картошке, боясь даже в поликлинику лишний раз сходить. Эта картина — как жуткий сон, от которого не проснуться.
Денис смотрит на меня, будто я предатель. «Мать, нам негде, — говорит. — У Ольги дома дышать нечем». Сердце кровью обливается, но я стискиваю зубы: «Снимайте. Мы с отцом ипотеку тянули — и вы сможете». Но в его глазах — холод, и мне кажется, будто я рушу мост между нами. Ольга молчит, но её взгляд — как удар ножом. Чувствую себя злой ведьмой из сказки, но сдаться — значит обречь себя.
Ночами я ворочаюсь без сна. То вижу, как Денис с Ольгой ютятся в жалкой съёмной конуре, и сердце ноет. Но потом всплывает лицо Раисы — измождённое, в морщинах, — и страх за себя снова побеждает. Мы с Валерием всю жизнь пахали, чтоб не умереть под забором. Почему я должна отдать своё? Они молоды, и у них есть время. Пусть пробуют, как пробовали мы.
Я понимаю: мой отказ может отдалить Дениса. Обида — страшная штука. Может, Ольга нашепчет ему что-то, и я останусь одна, как старый пень посреди поля. Эта мысль — как ледяной ком в груди. Но я не могу. Не могу, как Раиса, доживать век в нищете. Пусть учатся стоять на своих ногах. Мы же смогли? Значит, и они должны.
Глядя в окно на замёрзшие переулки, я чувствую, будто во мне две Галины — одна мать, другая — женщина, боящаяся бедности. Люблю ли я сына? Да. Но и себя тоже. Пусть снимают, пусть мучаются — может, тогда поймут цену вещам. Но вдруг моя твёрдость станет пропастью между нами? Кто скажет? Только время… а оно, как река, уносит всё безвозвратно.
