Свекровь роднее матери: горькая исповедь
Было время, когда я верила, что кровные узы — это главное. Но жизнь научила меня другому.
Моя родная мать, Ольга Сергеевна, всегда ставила свои интересы выше моих. Я была для неё чем-то вроде обязательной ноши — нежеланной, но необходимой. Теперь она в гневе: почему я ближе к «чужой» женщине, чем к ней? Но сама же и виновата.
С детства я усвоила простое правило: не мешать. Тогда в доме царила тишина, не вспыхивали ссоры. Мать жила своей жизнью — сериалами, подругами, бесконечным недовольством. Попытки поговорить пресекались криком:
— Хоть дома дай отдохнуть! Иди занимайся своими делами!
Она не приходила на утренники, не появлялась на собраниях, а если и приходила — только чтобы отчитать меня перед учителями. Бабушка и отчим, хоть и не родной по крови, заботились больше. Он проверял уроки, водил в библиотеку, интересовался моими делами. Когда он ушёл, я плакала горше, чем мать. Ей, кажется, было всё равно.
Потом мы окончательно отдалились друг от друга. Я жила сама по себе, она — в своём мире. Кормила, одевала, но не согревала. Не спрашивала, как дела, не обнимала, не замечала. Могла бы сломаться, но, видимо, судьба сберегла.
После школы мать отказалась платить за институт. «Хочешь учиться — работай», — сказала она. Я бралась за любую подработку, не ныла. В одной фирме встретила Дениса — моего будущего мужа. Сыграли скромную свадьбу и поселились у его родителей.
Там всё и переменилось.
Его мать, Галина Михайловна, стала мне настоящей матерью. Без криков, без упрёков. Слушала, помогала, давала мудрые советы, когда я просила. Не лезла в душу, но всегда была рядом.
Впервые в жизни я почувствовала: вот оно, родное тепло. Вот она — семья. Я перестала бояться быть собой. Не пряталась от ошибок. Не ждала подвоха. И сама стала звать её «мамой» — легко, без притворства.
Родной матери звонила раз в неделю — лишь бы не упрекнула в чёрствости. Но каждый разговор заканчивался одинаково: «Ты неблагодарная! Бросила меня!» Я молча вешала трубку, сжимая кулаки.
— Она просто ревнует, — успокаивала Галина Михайловна. — У тебя своя жизнь, а ей всё ещё хочется, чтобы ты крутилась вокруг неё.
За десять лет брака у нас родились двое детей. Теперь живём в своей квартире, а свёкры перебрались в деревню. Дети обожают к ним приезжать. А вот к Ольге Сергеевне — нет. И мы с мужем бываем лишь по большим праздникам — без радости, по обязанности.
Она обижается. Кричит о предательстве. Но я знаю: мать — не та, что родила, а та, что любила. Галина Михайловна стала мне родной. Она рядом. Поддержит, порадуется успехам, утешит в горе.
Я не мщу Ольге Сергеевне. Помогаю деньгами, продуктами, лекарствами. Но сердце моё для неё закрыто. Слишком много боли. Слишком много равнодушия, которое она называла «воспитанием».
Может, кто-то осудит. Но это правда моей жизни. И моя свекровь — мне роднее, чем мать.
