Анна сидела на кухне, крепко сжимая в руках чашку с остывшим чаем. За окном хлестал холодный осенний дождь, а в её хрущёвке на окраине Екатеринбурга бушевала настоящая драма. Мать, Галина Петровна, снова примчалась к ней — с температурой, надсадным кашлем и бесконечными претензиями. Уже третий год подряд стоило Галине Петровне чихнуть, как она немедленно звонила дочери и требовала, чтобы её забрали. И каждый раз Анна оказывалась меж двух огней: между больной матерью, годовалой дочкой Лизой и мужем Дмитрием, чьё терпение таяло с каждым новым визитом тёщи.
Галина Петровна жаловалась, что в своей однушке на другом конце города ей одиноко и страшно. «Вдруг мне станет хуже? Вдруг ночью станет плохо?» — причитала она, глядя на Анну укоризненным взглядом. Но дочь знала правду: болезнь превращала мать в капризного ребёнка, требовавшего постоянного внимания. А у Анны и без того руки были полны забот — декрет с непоседливой Лизой, муж, который устал после смены на заводе, да и сама она едва держалась на ногах.
Во время болезни Галина Петровна формально соблюдала карантин, но как объяснить вирусу, куда можно ходить? Она шаркала босыми ногами по всей квартире, оставляя за собой следы кашля и разбросанных салфеток. Анна втайне боялась, что Лиза подхватит простуду, но мать лишь отмахивалась: «Я же аккуратная, Ань, я же не специально!» А потом шёл бесконечный поток прихотей: «Свари борщ, только не жирный, а то живот болит. Чай принеси, но тёплый, а не горячий. Окно открой — духота! А теперь закрой — дует!» Когда Лиза заливалась плачем, Галина Петровна злилась: «Она меня просто добивает этим криком!» Даже Дмитрий, просто проходя мимо, удостаивался замечания: «Ты что, всей площадью топаешь? Двери хлопаешь, как на пожаре!»
Раньше всё было иначе. Анна с Димой жили своей жизнью, воспитывали малышку, навещали мать раз в месяц — помогали с продуктами, лекарствами. Галина Петровна тогда держалась молодцом: сама справлялась с болезнями, не ныла, лишь изредка просила купить таблетки. Но потом что-то надломилось. Она начала звонить по пять раз в день, жаловаться на одиночество, на сердце, на давление. «Умру — и никто даже не заметит!» — голосила она в трубку. Анна успокаивала: «Мама, мы рядом, мы всегда на связи». Но слова не помогали — страх одиночества душил Галину Петровну, как удавка.
Однажды звонок раздался среди ночи — мать задыхалась, вызывала «скорую». Дима был на ночной смене, и Анне пришлось бежать к ней с Лизой на руках. Тогда-то они и забрали Галину Петровну к себе — выхаживали, отпаивали чаем с малиной. Но с той ночи всё пошло наперекосяк. Теперь при малейшем насморке мать звонила в истерике и требовала, чтобы её немедленно забрали. Иногда она лежала неделями, бледная, с лихорадочным блеском в глазах, заставляя Анну часами сидеть у кровати, подавать лекарства, выслушивать жалобы. А в соседней комнате рыдала Лиза, и Анна металась между ними, чувствуя, как земля уходит из-под ног.
Каждый приезд матери превращался в пытку. То суп невкусный, то чай не тот, то внезапное: «Всё, собираю вещи! Меня здесь никто не ценит!» Анна боялась, что мать и правда уйдёт в таком состоянии. Но ещё больше она боялась за Лизу, за ДмитЗа окном сгущались сумерки, а Анна стояла посреди кухни, понимая, что дальше так продолжаться не может — или она найдёт в себе силы поговорить с матерью, или её семья рассыплется навсегда.