— Мам, ну открой же! — кулаки Дмитрия глухо били по металлу двери, будто пытались пробить стену. — Машины нет, я знаю, ты дома!
Татьяна Ивановна сидела, вцепившись в чашку с остывшим чаем. Фарфор дребезжал в дрожащих пальцах.
— Мам, что происходит? — голос сына срывался. — Ты уже неделю никого не пускаешь! Даже Свету!
При упоминании невестки Татьяна Ивановна сжала губы. Света. Его драгоценная Светочка, ради которой он был готов на всё. Даже на то, что случилось в тот день в больнице.
— Я слесаря вызову! — пригрозил Дмитрий. — Дверь взломаю!
— Не смей! — рванулась она с места, не поворачиваясь. — Не подходи ко мне!
— Мам, ну объясни!
Татьяна Ивановна закрыла глаза. Как сказать сыну, что она слышала? Как вымолвить вслух слова, которые Света бросала в трубку, думая, что никто не подслушает?
— Мам, мы волнуемся… — голос Дмитрия дрогнул. — Света тоже переживает.
«Переживает», — усмехнулась про себя Татьяна Ивановна. Конечно. Боится, что планы рухнут.
— Уходи, Дима. И не возвращайся.
— Ты заболела? Давай врача!
— Врач мне не нужен. Нужно, чтобы ты оставил меня в покое.
Она подошла к окну. Дмитрий стоял во дворе, что-то горячо говорил в телефон. Наверняка Свете докладывал: «Мать снова не в себе».
Он поднял голову, увидел её, махнул — идёт. Татьяна Ивановна отшатнулась, вернулась в кресло.
Через минуту стук повторился.
— Мам, мы со Светой. Открой, пожалуйста.
Татьяна Ивановна стиснула зубы. Привёл её. Ту, что так старательно обживала их будущее на её костях.
— Татьяна Ивановна, — голос невестки ласковый, как мёд, — это я. Откройте, мы переживаем.
Какая артистка.
— Принесли вам продукты: молоко, хлеб, ваши любимые плюшки.
Плюшки. Месяц назад Света «случайно» узнала, что свекровь обожает их с корицей, и с тех пор подкармливала. Какая забота.
— Татьяна Ивановна, ответьте хоть что-то! — голос дрогнул.
— Переживаете, — прошептала она так тихо, что за дверью не расслышали.
— Мам, я не уйду! — рявкнул Дмитрий. — Буду ночевать тут!
Она знала: не блефует. Упрямый, как отец.
— Хорошо, — сдалась она. — Но только ты. Один.
— Что?
— Света пусть идёт. Разговор будет только с тобой.
За дверью зашептались.
— Мам, но почему?
— Потому что я так сказала.
Шёпот, затем Света:
— Ладно, я уйду. Дим, позвони, как поймёшь, в чём дело.
Татьяна Ивановна ждала, пока шаги затихнут на лестнице, потом медленно повернула ключ.
Дмитрий ворвался, обнял её, осматривал, как раненую.
— Ты похудела! Что случилось?
— Садись, — она махнула на кухню. — Чай будешь?
Он уставился на неё. — Почему ты запираешься?
Чайник зашипел.
— А зачем открывать? Чтобы снова услышать, как ваша Светочка планирует мою жизнь?
Дмитрий побледнел. — Что?
— В больнице. Она думала, я ушла, а я за углом стояла. Слышала, как рассказывала подруге: «Квартиру Татьяны уже оценили — шесть миллионов. Дима вроде сопротивляется, но я его уговорю. В дом престарелых её, а нам — свобода».
— Она… что? — Дмитрий вскочил, будто его ударили.
— Слово в слово.
Он схватился за голову.
— Мам, я не знал…
— А теперь знаешь.
За окном визжали дети. Беззаботные.
— Может, она и права, — прошептала Татьяна Ивановна. — Трёшка мне уже велика. Деньги могли бы вам помочь…
— Прекрати! — он ударил кулаком по столу. — Ты моя мать!
— А она — твоя жена.
Тишина.
— Я с ней разберусь, — хрипло сказал Дмитрий.
— Иди.
Когда он ушёл, Татьяна Ивановна бродила по квартире, останавливалась у фото: свадьба с покойным мужем, маленький Дима в первом классе, их свадьба со Светой…
Та ли девушка с улыбкой на снимке теперь считала дни до её смерти?
Телефон звонком разорвал тишину.
— Мам, можно прийти?
— Один?
— Один.
Дмитрий стоял на пороге с опухшими глазами.
— Она созналась, — прошептал он.
Татьяна Ивановна кивнула.
— Сказала: «Ты выбираешь — она или я».
Она положила руку ему на плечо.
— Дима, слушай. Ты не между мной и ею выбираешь. Ты между совестью и выгодой.
Он схватил её за руку.
— Я уже выбрал.
— Нет. Иди и подумай.
Когда он ушёл, она заперла дверь. Завтра откроет — но не всем.
Только тем, кто без расчёта.
