Меня зовут Татьяна. Неделю назад мой брат, Игорь, после долгих лет молчания вдруг приехал ко мне в деревню под Рязанью. Вручил картонную коробку, набитую деньгами — всеми своими кровными сбережениями — и ушёл, оставив меня в растерянности. Эти купюры словно жгут ладони, а его грустная история не даёт покоя. Теперь передо мной мучительный выбор: отдать деньги его жене и дочери, которые его отвергли, или оставить себе? Душа требует справедливости, но страх и сомнения парализуют. Как поступить, когда правда рискует разворошить старые раны?
Говорят, в деревне все живут одной семьёй. Но жизнь показывает другое. Молодёжь, едва окрепнув, рвётся в большие города. Я, младшая в семье, осталась с родителями. Старшая сестра, Надежда, рано вымужилась и сбежала с мужем в столицу. Вечно ворчала, что мы с Игорем ей всю жизнь испортили, и даже не скрывала, как мы ей осточертели. Связь с ней прервалась, и деревенский миф о родстве душ рассыпался в прах.
Игорь был другим. Не умник, но душа компании, с искромётным юмором и добрым сердцем. Я обожала его за эту простую человечность. Женился на девке из соседнего села, но к нам её не привёл, а сам перебрался к ней. Пахал на стройке, но денег вечно не хватало. Его Марфа с роднёй были жадинами, и брату приходилось горбатиться за троих. На моей свадьбе его не было — укатил на заработки в Казахстан. Жена была беременна, и я понимала его выбор. Но обида всё равно грызла.
Шли годы. Я жила с мужем, Иваном, и стариками, растила трёх ребятишек. Игорь работал грузчиком в Астрахани, слал жене деньги на постройку дома. Его дочь, моя племянница Катя, подрастала, но Марфа не привозила её к нам. Связь с братом почти оборвалась, и я смирилась с этой потерей. Спасало только то, что с Иваном у нас были настоящие чувства.
Всё перевернулось, когда Игорь вдруг позвонил. Голос дрожал: признался, что полюбил другую и не может больше врать жене. Оставил Марфе все сбережения, обещал платить на Катю до её совершеннолетия, но уходит. Мне было больно, но я уважала его честность. Марфа после этого начисто вычеркнула нас из жизни, не подпуская к внучке. Родители сохли от тоски, но я была бессильна.
А неделю назад Игорь стоял на моём крыльце. Я едва узнала его: лицо, изъеденное морщинами и ветрами, выдавало годы каторжного труда. Но он улыбался, острил по-старинке. Лишь в конце разговора в глазах появилась тоска. Рассказал, что его новая любовь умерла от рака. Детей не было. Марфа не пустила его даже на порог, а Катя заявила, что ей такой отец не нужен. Игорь пришёл проститься, будто чувствовал конец. Сунул мне коробку с деньгами — полтора миллиона рублей, скопленных за всю жизнь. «Мне уже не надо, а вам пригодится», — сказал и скрылся, не оставив и следа.
Сижу, смотрю на эти деньги, а они будто угли в руках. Игорь выбрал меня, но лишь потому, что его отвергли свои же. Эти купюры — его боль, его последняя жертва. Катя уже взрослая, но разве не имеет права на часть? Или Марфа, одна поднявшая дочь? Видеться с ними не хочу — Марфа всегда была сухой, а Катя отца предала. Но честность, за которую я всегда брата уважала, требует сказать правду. А вдруг он передумал бы потом?
У нас с Иваном куда эти деньги вложить: дом подлатать, детям образование. Вернуть некому. Но мысль, что присвою их, гложет. Как быть? Пойти к Марфе и вломиться в её ненавистную жизнь? Или оставить, раз брат сам так решил? Совесть рвётся на части, а его уход оставил пустоту. Может, кто сталкивался с таким? Как остаться честной, когда правда всё рушит? Хочется верить, что найду выход. Но пока я одна с этим грузом, и он душит…
