Сегодня в дневнике — о боли, которая не утихает.
В тихом городке под Калугой, где старые яблони хранят память о прошлом, мне, 52-летней Татьяне, пришлось столкнуться с предательством, которое перечеркнуло всю мою жизнь. Моя мать, Надежда Петровна, распорядилась наследством так, что сердце до сих пор ноет. Всё досталось брату, а теперь она удивляется, почему я перестала заезжать, звонить, заботиться. Её недоумение — будто нож в спину, а мои слёзы — плата за годы, которые я отдала, но которые никто не оценил.
**Семья, которая была моей жизнью**
Я старшая. После того как отец ушёл, когда мне было двенадцать, мама одна поднимала нас с братом Артёмом. Я рано стала взрослой: варила, стирала, следила за Артёмкой, пока мама крутилась на трёх работах. «Таня, ты моя правая рука», — часто говорила она. Я гордилась, что могу помочь, откладывала свои мечты в сторону. Артём же рос беззаботным — мамин «золотой мальчик», которого она прощала за всё.
Потом у меня появилась своя семья — муж Сергей, дети, Алёна и Дмитрий. Но маму я не забывала: возила её по врачам, привозила гостинцы, звонила каждый день. Артём, хоть и жил через две улицы, появлялся раз в месяц, да и то — на полчаса. Он женился, родилась у него дочь, но в заботе о матери не участвовал. Я не обижалась — ну что с него взять? Старшая я, мне и карты в руки. Но наследство перевернуло всё.
**Решение, которое перечеркнуло нас**
Год назад мама объявила: дом, землю и деньги она оставит Артёму. «Он же мужчина, ему растить семью, а у тебя, Танюша, и так всё есть», — сказала она. От этих слов я почувствовала, будто меня облили ледяной водой. Дом, который я ремонтировала, огород, который поливала, даже те деньги, что сама ей подбрасывала, — всё теперь его. Мне — ничего. Ни копейки, ни слов благодарности. Её фраза «не будь жадиной» прозвучала как плевок в лицо: вся моя жизнь, вся любовь оказались ненужными.
Я пыталась объяснить: «Мама, ну как же так? Я же всегда была рядом!» Она лишь отмахнулась: «Артём — мой сын, ему важнее». Её холод убил во мне что-то важное. Сам Артём, узнав о наследстве, только пожал плечами: «Мама решила — значит, так надо». Ни доли, ни спасибо. Их молчаливый сговор стал для меня ударом, который до сих пор отдаётся болью.
**Рана, которая не заживает**
С тех пор я перестала ездить. Не звоню, не спрашиваю, как дела. Дети иногда спрашивают: «Почему мы не видим бабушку?» Как объяснить, что бабушка выбрала не нас? Сергей говорит: «Хватит мучиться, Таня». Но внутри — пустота. Мне тоже нужна поддержка, но мама этого не понимает.
Она звонит подругам, жалуется, что «дочь её бросила». «Всю жизнь ради неё, а она — вот так», — шепчется за моей спиной. Бросила? Я тридцать лет отдала, а она — Артёму, который ни разу не принёс ей даже таблеток. Её удивление — будто насмешка. Мне не нужны её деньги, мне нужно было её сердце — но его там нет.
**Финал, которого не избежать**
Недавно Артём заглянул: «Маме плохо, съезди к ней». Я спросила: «А ты? У тебя теперь всё — вот и заботься». Он пробормотал что-то о работе и ушёл. Тогда я поняла: ничего не изменится. Они ждут, что я буду бегать по их зову, даже после того, как меня вычеркнули. Нет уж. Пусть Артём, с его наследством, теперь несёт этот крест.
Я всё ещё чувствую вину — мама стареет. Но простить не могу. Её выбор — это не просто деньги, это знак: я для неё — никто. Не стану притворяться, будто не больно. Моя семья — это Сергей, Алёна и Дмитрий. Вот для кого я живу. А те, кто не ценил, пусть теперь пожинают то, что посеяли.
**Последняя запись**
Этот дневник — мой крик в пустоту. Надежда Петровна, может, и не хотела обидеть, но сломала нашу связь. Артём, возможно, не понимает, но его равнодушие — часть боли. В 52 года я научилась главному: нельзя годами отдавать любовь тем, кто её не видит. Пусть удивляются. Пусть шепчутся. Я — Татьяна, и выбираю себя. Даже если это значит остаться без матери.
