Из жизни в клетке, где нет выхода
Долгое время я носила эту боль в себе. Казалось, что моя история ничтожна, ведь есть те, кому еще хуже. Но сегодня я хочу наконец признаться — я несчастлива. И была несчастлива долгие годы.
Тридцать лет назад я вышла замуж за Виктора. Не из-за любви, а потому что так было “правильно”. Родители убеждали, что он надежный, что с ним не пропаду. Я поверила.
Тогда мне казалось, что любовь — не главное. Главное — стабильность.
Как же горько я ошибалась.
Унижения стали частью жизни
Еще в молодости Виктор не стеснялся унижать меня перед другими.
— Да она и яйца сварить не может! — говорил он друзьям за столом, и они смеялись.
— В постели от нее толку, как от бревна, — шутил он в компании, не замечая, что я сижу рядом, опустив глаза от стыда.
Я молчала. Я терпела.
Я старалась доказать, что достойна любви. Готовила ужины, пыталась быть ласковой, заботливой. Но в ответ всегда получала только холодность и презрение.
А потом родились дети.
И я сказала себе: ради них я выдержу все.
Жизнь под одной крышей, но в разных мирах
Когда сыновья выросли и уехали, Виктор даже не пытался скрыть, что я ему больше не нужна.
Он обустроил себе отдельную комнату, где теперь жил один. Соседи и знакомые считали, что у нас идеальная семья – ведь внешне ничего не изменилось. Мы жили в одном доме, ели на одной кухне.
Но никто не знал, что даже холодильник у нас был разделен.
На своих контейнерах он большими буквами писал «В.В.», чтобы я даже случайно не взяла его продукты.
Я ела то, что могла себе позволить — простую кашу, картошку, иногда бобовый суп.
На кухне я могла находиться лишь тогда, когда его там не было. Это было его “королевство”, его территория. Утром и днем я ела в своей комнате, а если случайно оказывалась рядом с ним, встречала его раздраженный взгляд.
Он усаживался за стол, раскладывал перед собой дорогие колбасы, сыр, бутылку водки и демонстративно начинал ужинать, не предложив мне ни кусочка.
Я чувствовала себя призраком в этом доме.
Равнодушие, пропитанное ненавистью
Иногда мы вместе ходили в магазин. И каждый покупал только то, что собирался есть сам.
Разделяли счета на воду, электричество, телефон — до копейки.
Но для окружающих мы все еще были “парой”. Даже дети, которые теперь редко нас навещали, не подозревали, насколько все плохо.
А я все терпела.
Терпела его тяжелый взгляд, его презрение, его холодное молчание.
Но хуже всего были его выходные.
В эти дни дом превращался в поле боя.
“Ты никто и ничто”
Он ходил по дому, словно ему одному здесь принадлежит каждый угол. Если я случайно оставляла что-то на его стороне стола — начинался скандал.
Он мог ворчать весь день, а потом взрываться из-за пустяка.
— Ты корова! — бросал он мне в лицо.
— Ты простая и тупая, как булыжник на дороге!
Я долго терпела. Много лет сжимала кулаки и молчала.
Но однажды что-то во мне сломалось.
Он снова начал ругаться. Я даже не помню, из-за чего.
Я сидела напротив него, наблюдая, как он кричит, его лицо налилось злостью.
В тот момент мне хотелось швырнуть вазу ему в голову. Хотелось, чтобы он хоть на секунду испытал ту боль, которую я чувствовала долгие годы.
Но я не сделала этого.
Я просто встала и ушла в свою комнату.
Я не стала кричать в ответ. Не стала плакать.
Потому что я знала: этот человек мне больше никто.
Я боюсь, но еще больше боюсь так жить дальше
Я все еще здесь. Все еще под одной крышей с этим человеком.
Я не знаю, хватит ли у меня сил когда-нибудь уйти.
Я боюсь.
Но еще больше я боюсь, что умру в этом доме, так и не узнав, что такое настоящее счастье.
Я молю об одном — чтобы мои сыновья никогда не повторили моей судьбы. Чтобы они были с теми, кто их любит, кто ценит их, кто уважает.
А я…
А я пока просто существую.
