Я нахожу радость в спокойной жизни с сыном, но эта победа досталась мне непомерной жертвой.
Меня зовут Анастасия Волкова, и мой дом — старинный Суздаль, где владимирские переулки хранят шепот столетий. Сейчас мой мир наполнен тишиной и смехом взрослого сына, но путь к этому покою пролегал через тернии, о которых страшно вспоминать. Моя история — шрам под слоем грима, искусно скрывающего боль за обыденной улыбкой.
Перелом случился перед последним звонком. Мне едва исполнилось семнадцать — возраст, когда будущее кажется блистающим горизонтом. Я пропадала в читальном зале, обложившись учебниками, вдыхая пыль фолиантов. Родители — отец Николай, слесарь шестого разряда, и мать Светлана, завуч сельской школы — сутками работали, чтобы поднять меня на ноги. В тот мартовский вечер я задержалась, увлекшись конспектами, и опоздала на автобус. Решила идти через сквер — знала его тропинки как свои ладони. Мороз щипал щёки, снег хрустел под ботинками.
Он появился внезапно — мужчина в потрёпанной армейской куртке, от которого несло самогоном. «Спички есть?» — прохрипел незнакомец. Я отрицательно мотнула головой, но он рванул вперёд, сбив с ног. Пустынный сквер, чёрное небо, ледяная земля под спиной. Его ладонь придавила рот, рванула колготки. Боль, холод, запах табака и водки. Я пыталась кричать, но слёзы застывали на ресницах, а тело немело от ужаса. Когда он исчез, оставив меня в сугробе, казалось — жизнь кончена.
Домой доплелась, спрятав окровавленную одежду в печь. Молчала три месяца, пока токсикоз не выдал тайну. Родители, узнав, приняли решение мгновенно: переезд. Бросили дом, продали машину, уехали в Тамбов, где отец устроился дворником, а мать — уборщицей в поликлинику. Аборт? «Ты для нас дороже» — сказала мать, стиснув мою руку.
Дмитрий родился в сентябре — золотистые волосы, мамины ямочки на щеках. Смотрю на него — и сердце сжимается: в этом малыше не было ни капли зла. Годы лишений родители переносили стоически, а когда сын пошёл в первый класс, я встретила Андрея. Он дарил цветы, читал Есенина под окнами, нянчился с Димой. Никогда не спрашивал о прошлом — будто чувствовал, что некоторые раны лучше не тревожить.
Сейчас Диме двадцать шесть. Он закончил МГУ, женился на девушке из Новосибирска, строит карьеру в «Газпроме». Андрей по-прежнему со мной — варит по утрам кофе, чинит сыну машину. Жизнь будто нарисована акварелью: уют, стабильность, планы на внуков. Но ночью, когда за окном воет ветер, я вновь семнадцатилетняя — беспомощная, раздавленная, с сосульками в волосах. Тогда я смотрю на фото Димы в студенческой форме, трогаю рамку пальцами и шепчу: «Он того стоил».
Родители ушли, так и не дождавшись внука. Андрей седеет у меня на глазах. А я научилась дышать сквозь боль — будто лёгкие наполняются не воздухом, а светом. Мой сын — живой укор судьбе, доказательство, что даже из пепла можно слепить счастье. Да, я плачу во сне. Да, ненавижу мартовский снег. Но когда Дима звонит и говорит: «Мама, я тебя люблю» — я понимаю, что игра стоила свеч. Пусть цена — часть моей души.
