28апреля2025года
Сегодня я отмечаю тридцатилетие. Сразу ощущаю, будто жизнь превратилась в долгую паузу. Днём я сижу в небольшом ITофисе в центре Москвы, проверяю тексты на корпоративном сайте, поправляю чужие запятые и придумываю лаконичные подписи к кнопкам. Вечером возвращаюсь в арендуемую однушку на пятом этаже старого жилого дома, из окна которой видна лишь серый фасад соседнего дома и узкая полоска неба.
У меня есть девушка Елена, программист из того же отдела. Наши отношения уже год «застряли» между «просто встречаемся» и чемто более определённым. Мы видимся дватри раза в неделю, иногда я остаюсь у неё, иногда она приходит в мою почти безличную квартиру с белыми стенами и телевизором, отливающим на полстены. Разговоры всё чаще сводятся к проектам, сериалам и тому, где выгоднее покупать продукты. Когда речь заходит о будущем, Елена отшучивается или говорит, что сейчас «не время торопиться».
Я киваю в знак согласия, но внутри каждый раз сжимается чтото тёмное. Я сам не могу чётко сформулировать, чего хочу. С одной стороны, пугает мысль о браке и детях, о том, что придётся чтото отказываться. С другой эта неопределённость выматывает.
В начале апреля мама позвонила и сказала, что надо разобрать старые вещи у бабушки. Квартиру собираются сдавать, а часть мебели и посуды продать. Бабушка умерла осенью, и всё это время никто не открывал её шкафы и антресоли.
Ты же у нас самая аккуратная, сказала мама. Я до вечера на работе, тётя Нина приедет помочь, но ей тяжело таскать коробки. Съезди, посмотри, что можно выбросить.
Я согласился без особого энтузиазма. Бабушка, бабушка Лидия, была мне дорогой, но последние годы она жила в своём мире, путала имена, забывала, кто приходил вчера. Воспоминания о ней больше напоминают запах варенья и шуршание старых газет.
Субботу утром я отправился в её квартиру. Дом панельный девятиэтажный в соседнем районе, подъезд пахнет пылью и старыми вещами. Дверь открылась скрипом. Внутри всё стояло, как осенью: потёртый ковер, серый диван, покрытый пледом, серванты со стеклянными дверцами.
Тётя Нина уже была там. Невысокая, полная, в тёмносинем халате, она стояла с тряпкой в руке и командовала, куда складывать книги и посуду.
Фотоальбомы не выбрасывай, сразу сказала она. Их мама берегла.
Я кивнул и начал разбирать нижнюю полку серванта, где лежали старые папки и коробки. Пыль щекотала нос, стекло слегка дрожало, когда я вытаскивал стопки пожелтевших конвертов. Среди тетрадей и открыток я нашёл небольшую деревянную рамку с фотографией. Стекло слегка мутнело, но лица различались ясно. На снимке молодая Лидия в светлом платье на фоне парка, рядом мужчина в военной форме без фуражки, коротко стриженный, смотрящий в сторону фотографа, а она в его сторону. В её взгляде было чтото, чего я раньше не замечал.
Я перевернул рамку. На обороте выцветшими чернилами написано: «Лидия и Коля. 1947». Ниже неразборчивые буквы, будто ктото хотел добавить, но передумал.
Тётя Нина, а кто это? спросил я, показывая рамку.
Тётя Нина посмотрела, на мгновение задержалась, словно её дыхание споткнулось.
Ой, это старье, быстро ответила она и отвернулась. Сложи к остальным.
Но тут бабушка и какойто Коля. Я о нём не слышала.
Мало ли с кем она фотографировалась, отмахнулась она. Потом разберём. Смотри, там внизу альбомы, не перепутай их с журналами.
Её тон был слишком поспешен. Любопытство проснулось внутри. Я ещё раз вгляделся в лицо мужчины. Ничего знакомого ни в чертах, ни в выражении. Но то, как Лидия на него смотрела, не давало отвести взгляд.
Остаток дня мы провели, разбирая вещи. К вечеру я забрал коробку с фотографиями и письмами, сказав, что дома всё разложу по папкам. Тётя Нина лишь махнула рукой.
Делай, как знаешь. Мне эти бумажки уже ни к чему.
Вернувшись в свою однушку, я поставил коробку на стол и некоторое время просто смотрел на неё. Елена написала, что не сможет прийти у неё срочный дедлайн. Я ответил «ладно» и выключил звук.
Квартира наполнилась шумом шуршащей бумаги, когда я стал перебирать снимки. Было фото Лидии в школьной форме, мамы в вязаной шапке, дачный стол с незнакомыми людьми. Фотография с мужчиной в форме лежала в стороне, опираясь рамкой о стену.
Я поймал себя на том, что постоянно бросаю на неё взгляд. В конце концов поставил рамку перед собой.
«Лидия и Коля. 1947».
Семья всегда говорила, что бабушка Лидия вышла замуж за дедушку Виктора в конце сороковых. О войне рассказывали мало, лишь общими фразами. Дед погиб, когда маме было пять лет. О других мужчинах в жизни Лидии я ничего не слышал.
Я сделал пару снимков на телефон, чтобы показать маме, и убрал рамку в сторону. Но уснуть той ночью не получалось. В голове крутилось множество вопросов.
На следующий день заехал к маме. Она живёт в двух остановках от метро, в двухкомнатке с балконом, заваленным цветочными горшками.
Ну что, разобрала? спросила мама, ставя на стол чай и печенье. Нина не ворчала?
Ворчала, но терпимо, ответил я и достал из сумки фотографию. Мам, а ты знаешь, кто это?
Мама взяла рамку, прищурилась. Её лицо слегка изменилось, но быстро вернулось в обычное выражение.
Это твоя бабушка. Ты что, не узнаёшь?
А мужчина?
Какой мужчина? мама сделала вид, будто разглядывает фон. А, этот. Не помню. Наверное, ктото из знакомых. Тогда все фотографировались.
Тут подписано: «Лидия и Коля». Ты про него никогда не рассказывала.
Мама поставила рамку на стол и взяла чашку.
Да мало ли. У мамы была молодость, свои друзья. Что теперь вспоминать.
Но ты же наверняка слышала, кто он. Он в форме, 1947 год. Может, фронтовой товарищ?
А тебе зачем? голос мамы стал резче. Человека уже давно нет, и мамы тоже. Что копаться в прошлом?
Я почувствовал упрямство.
Просто интересно. Я поняла, как мало знаю о бабушке. Она почти ничего не рассказывала.
Значит, не хотела, отрезала мама. Некоторые вещи лучше оставить в покое.
Разговор завершился. Я сидел, глядя на фотографию. Меня задело не столько отсутствие ответа, сколько резкая оборона. Если бы это был просто знакомый, мама бы не реагировала так.
По дороге домой я открыл в телефоне снимок оборота и увеличил надпись. Под «Лидия и Коля. 1947» внизу проступали едва заметные буквы и цифры «Июнь». Больше разобрать не удалось.
В следующие дни работа шла как обычно, но мысли всё возвращались к мужчине в форме. В перерывах я ловил себя на том, что разглядываю его лицо на экране, пытаясь догадаться о характере.
Елена несколько раз предлагала встретиться, но у неё всегда находились какието дела: тренировка, встреча с друзьями, срочная правка кода. Я соглашался переносить, но каждый раз чувствовал всё большую усталость.
Однажды вечером, когда я снова сидел над коробкой с бабушкиными письмами, мне пришла в голову мысль. В одном из альбомов был снимок, где бабушка с подругами стояла у здания с вывеской «Дом культуры железнодорожников». Внизу подпись: «Калинин, 1949». Значит, после войны Лидия какоето время жила там.
Я открыл ноутбук и стал искать информацию о городе, который сейчас называется Калининград. На краеведческом форуме обсуждалась история послевоенных лет, списки погибших и пропавших без вести. Я подумал, что если Коля был военным, его фамилия могла быть в списках. Но фамилию я не знал.
В выходной позвонил тёте Нине.
Тётя Нина, а бабушка после войны жила в Калинине?
Ну да, какоето время. Туда их эвакуировали, там и остались, пока не вернулись. А что?
А ты про Колю не помнишь? Того, кто на фотографии с ней.
В трубке повисла пауза.
Ты всё про этого Колю, вздохнула она. Слушай, Дмитрий, оставь ты это. Мало ли что было. Война, голод, люди сходились, расходились.
Но ты же чтото знаешь.
Знаю, но не хочу говорить. Не изза тайны, а потому что больно вспоминать. И маме бы не понравилось, что мы её прошлое разбираем.
Я не собираюсь никого осуждать, тихо сказал я. Мне просто важно понять, какой она была. Не только больная старушка, которую я помню.
Тётя Нина устало ответила:
Ладно. Приезжай ко мне в воскресенье. Только ты, без мамы. Поговорим.
Всю неделю я ходил как на иголках. На работе механически исправлял чужие тексты, а по вечерам перерывал письма, надеясь найти хоть одно упоминание Коли. Но в конвертах были в основном открытки от подруг и редкие письма от дедушки Виктора.
В четверг Елена предложила съездить летом на море.
Можно взять горящий тур, говорила она по телефону. На две недели. Ты же всё равно отпуск планировала.
Планировала, ответил я. А что дальше?
В смысле?
Ну, мы поедем, отдохнём. А потом?
Она помолчала.
Потом будет осень, сказала наконец. Проекты, работа. Жизнь.
Я почувствовал поднимающееся раздражение.
Ладно, обсудим позже, сказал я и отключился, сославшись на дела.
В воскресенье я приехал к тёте Нине. Она жила в старом кирпичном доме недалеко от парка. В квартире пахло жареным луком и стиранным бельём. На стенах висели коврики с оленями и фотографии детей и внуков.
Проходи, сказала тётя, поправляя очки. Чай будешь?
Мы сели за стол. Тётя поставила передо мной чашку, сама присела напротив, сложив руки.
Значит, про Колю хочешь знать, начала она без прелюдий. Только потом маме аккуратнее. Она всё пережила посвоему.
Я кивнул, чувствуя, как пересыхает во рту.
Мама твоя родилась в Москве, продолжала тётя. А до этого они с Лидией жили в Калинине. Лида туда попала во время войны, в эвакуации. Там и познакомилась с Колей. Он был лейтенантом, раненым, лежал в госпитале. Позже его оставили при части, чтото вроде комендантской службы.
Она сделала глоток чая и помолчала.
Они любили друг друга, тихо сказала она. Я была маленькой, но помню. Он приходил, приносил шоколад, которого тогда вряд ли найти. Лида с ним смеялась. Я её такой больше никогда не видела.
Почему он не стал моим дедом? спросил я, ощущая тяжесть в груди.
Потому что его забрали, тётя Нина посмотрела в окно. В сорок седьмом начали проверки, фильтрации. Кто где был, что делал. О нём сказали, что у его брата был плен. Его вызвали, он ушёл и не вернулся. Лида писала запросы, но ответы никогда не пришли.
Его арестовали?
Скорее всего. Тогда забирали многих, особенно тех, кто вернулся с фронта и имел родственников в плену. Точно мы так и не узнали. Письма от него перестали приходить.
А бабушка она его ждала?
Сначала да. Год ждала, второй. Потом ей сказали, что лучше не высовываться. «Если будешь бегать, тебя достанут». У неё уже было ребёнка в руках. Отец наш погиб на фронте. Она одна держала семью. Советовали выйти замуж за когото «надёжного», за Виктора.
Виктор был обычный человек?
Да. Работал на заводе, партийный. Нормальный мужик, не пил, не обижал. Но Лида его не любила так, как Коля. Он её просто поддерживал. Жили как бы правильно, но без того огня.
Тётя вздохнула.
Мама твою родила через год после свадьбы. О Коле в доме старались не говорить. Время было такое, лучше забывать. Лида спрятала его фотографии в дальний ящик. Одну, видимо, оставила в рамке.
Мама знала?
Случайно нашла письма, когда была подростком. Лида накричала на неё, назвала их «старой глупостью». Но девочка не была глупой, она поняла, что у мамы была другая жизнь, другая любовь, которая закончилась не по её воле.
Я почувствовал, как в горле образовался ком. Мне стало жалко и бабушку, и маму, и этого незнакомого мужчину в форме.
Почему мама так остро реагирует? спросил я. ПроЯ понял, что искренность перед собой единственный путь, позволяющий выйти из затянувшейся паузы и построить жизнь, которой действительно хочется жить.
