Он ушёл к другой. А через двенадцать лет вернулся и сказал всего несколько слов…
Мы с Дмитрием расписались сразу после института. Тогда казалось, ничто не сможет нас разлучить: молодость, мечты, общие цели и любовь, которая, как нам думалось, будет вечной. Я родила ему двух сыновей — Илью и Артёма. Сейчас они уже взрослые, у каждого своя семья, дети, работа. А когда они были маленькими, я жила ради них. Ради семьи, которая уже тогда давала трещину — но я упорно делала вид, что не замечаю.
Дмитрий начал меняться ещё в те годы. Сперва — безобидные шутки с продавщицами, затянувшиеся взгляды на незнакомок. Потом — телефон, который он стал брать с собой в душ и выключать на ночь. Я понимала, но молчала. Убеждала себя, что ради детей надо терпеть. Что каждый может оступиться. Что это временно.
Но не закончилось.
Когда сыновья выросли и разъехались, дом опустел. И стало ясно: между нами не осталось ничего, кроме памяти о былых днях. Я больше не могла врать себе, что всё ради семьи. И когда в его жизни появилась другая — моложе, красивее, беззаботнее — он просто собрал сумку и ушёл. Без ссор, без объяснений. Просто закрылась дверь. И наступила тишина.
Я не удерживала его. Просто села на кухне и долго смотрела на холодный чай. Вся жизнь разделилась на «до» и «после». В «до» было 26 лет брака, поездки на Чёрное море, бессонные ночи у детской кровати, бесконечный ремонт и споры, какой сериал смотреть. В «после» — пустота.
Я привыкла. Училась жить одной. Было спокойно: без обид, без скандалов, без мыслей о том, что на телефоне мужа — следы чужой помады. Иногда скучала. Иногда вспоминала, как он ругался, что я купила не ту колбасу, или как смеялся над старыми анекдотами. Но чаще мне было… легче. Одиночество оказалось лучше жизни, где я вечно чувствовала себя «недостаточной».
Дмитрий исчез полностью. Не звонил, не писал. Лишь иногда мелькал в разговорах с детьми. Они навещали его, но мне об этом не рассказывали. Мы, как две параллельные прямые, жили в одном городе и ни разу не встретились. Двенадцать лет.
А потом он пришёл.
Был обычный вечер. Я готовила ужин. Вдруг — звонок в дверь. Открыла… и едва узнала мужчину на пороге. Дмитрий изменился до неузнаваемости: ссутулился, взгляд потухший, движения осторожные, будто боялся сделать лишний шаг. Он постарел. Посерел. Похудел. И стоял молча, словно сам не понимал, зачем пришёл.
— Можно войти? — наконец сказал он. Голос был тот же, но в нём звучала такая тоска, что у меня дрогнули руки.
Я впустила его. Мы молчали. Слишком много было слов — но ни одно не подходило. Налила чай. Он перекатывал чашку в ладонях, потом вдруг выдохнул:
— Мне некуда идти. Та… мы расстались. Снимаю комнату. Здоровье уже не то. Всё как-то… развалилось.
Я слушала. Не знала, что ответить.
— Прости, — тихо добавил он. — Я ошибся. Ты была единственной. Понял слишком поздно. Может… попробуем снова? Хотя бы попытаться?
В груди защемило. Передо мной сидел человек, с которым я прожила полжизни. Отец моих детей. Единственный мужчина, которого я по-настоящему любила. Мы мечтали о даче под Сочи, спорили, какие обои клеить в зале, выплатили ипотеку и пережили выпускной Ильи.
Но он молчал двенадцать лет. Не поздравил ни с одним днём рождения. Не спросил, как я. А теперь вернулся — потому что ему некуда больше идти. Потому что один.
Я не ответила сразу. Тихо сказала:
— Мне нужно время.
Прошло несколько дней. Он больше не заходил, не звонил. А я всё думаю. Вспоминаю. Взвешиваю. Прислушиваюсь к сердцу. Оно болит, но всё ещё бьётся. И оно молчит.
Не знаю, смогу ли простить. Не знаю, нужно ли мне это — начинать сначала. Но я знаю одно: любовь не всегда лечит. Иногда — это шрам. И прежде чем открыть ту дверь снова, нужно быть уверенной, что за ней не та же боль, от которой ты когда-то сбежала.