**Что она нашла в нём — спустя десять лет**
Мы ждали этой встречи, кажется, всю жизнь. Ровно десять лет прошло с последнего звонка в нашей деревенской школе под Тверью, и вот почти весь наш 11-Б снова собрался в родном классе. Все, кроме Жени, который с головой ушёл в бесконечные командировки, и Нади, у которой на пороге только что появился малыш.
И вдруг дверь открылась — и вошла она.
Ангелина.
Та самая. Та, от которой когда-то у половины класса перехватывало дыхание. Та, чья улыбка в школьной тетрадке сбивала с толку даже отличников. И вот она снова с нами. Только теперь с кольцом на безымянном пальце и всё той же лёгкой улыбкой, будто бы не подвластной времени.
— Серёжа, да ты совсем не изменился! — бросила она через весь класс.
Я хотел отшутиться, но горло сжало. Всё, как раньше. Только теперь не семнадцать…
В одиннадцатом классе мы, пацаны, вели себя как последние дураки. Пятерка здоровых болванов с ума сходила по одной и той же девчонке. По Ангелине. Умница, красавица, золотая медалистка. Но главное — в ней был какой-то особенный свет. Она дружила со всеми, никому не делала знаков, никого не выделяла. И от этого безумие становилось только сильнее.
— Чего вы за ней бегаете, как псы за колбасой? — зло шипела Катя Морозова, девочка с задней парты.
— Тебе, ревнуешь, да? — огрызался Игорь.
Я тогда не заметил, как сжались её кулаки. Не понял, что глаза блестят не от злости — от слёз.
Ангелина же всё чаще задерживалась после уроков с Костей Беловым. Тихий, скромный, незаметный. Из тех, кого обычно называют «никакой». Но только он носил ей сумку. Читал с ней книги в библиотеке. И слушал.
— Что она в нём нашла? — бушевал я. — Ну тряпка же!
— Зато у него терпения больше, чем у нас всех, вместе взятых, — усмехался Игорь.
Девчонки Ангелине завидовали дико. Особенно Катя. Мы этого не замечали — ослепленные собственными мечтами. А потом случилось то, что разорвало наш класс навсегда.
Был обычный учебный день. До обеда. Ангелина зашла в класс, присела за парту — и тут же вскочила с криком. Вся её спина и платье были залиты густым вишнёвым киселём. В тот день его как раз давали в столовой. Пятно выглядело отвратительно. Ангелина, пунцовая от стыда, выбежала из класса. А мы — начали орать друг на друга. Обвинения летели, как камни: «Ты из ревности!», «Ты специально!», «Это она — Морозова!» Я был уверен, что это Катя. Не мог простить.
С того дня наш «дружный» класс перестал существовать. Обиды копились, подозрения разъедали нас изнутри. На выпускной мы не поехали. Ни одной общей фотографии. Только аттестаты — и по домам. Классная тихо плакала в кабинете. Мы молчали.
А сегодня…
Сегодня Ангелина сидит напротив. Та же улыбка, только мудрее, мягче. Оказалось, это она всех разыскала — через соцсети. Создала чат. Собрала наш разбросанный класс сначала в сети, а потом — в реальности. И мы вдруг вспомнили, что когда-то были одной семьёй. Что мы — часть чего-то большего. Снова сидели в том самом классе и смеялись. Как будто время свернулось в петлю.
Потом Ангелина подозвала кого-то из коридора. И в класс вошёл высокий парень. Лицо — до боли знакомое. Это был её младший брат — Ваня, которого мы запомнили худым, вечно сопливым пацаном.
— Ну давай, говори! Ты же обещал! — подтолкнула его Ангелина.
Ваня замялся, но выдал:
— Это я тогда разлил кисель. Ангелина заставила меня переписать контрольную, вот я ей… ну… отомстил.
Тишина повисла в воздухе. Мы потеряли выпускной — из-за детской выходки и пары ложек киселя. Хотелось и плакать, и смеяться.
Потом все делились новостями: у кого работа, у кого дети. Я молчал. Моя жизнь не стоила рассказов. А Ангелина вдруг положила руку на плечо Косте. Того самого. Тихоню. Невидимку.
— Мы женаты шесть лет, — сказала она просто, будто говорила о погоде.
Я стиснул зубы. Нет, не от злости. От боли. Потому что даже спустя годы я не смог отпустить ту самую школьную мечту.
Позже, когда шум утих, я подошёл к Косте:
— Как ты это сделал?
Он улыбнулся:
— Помнишь, она ногу сломала после школы? На лыжах каталась.
Я кивнул. Отлично помнил. Даже приходил раз — с шоколадкой. Постоял в дверях, ушёл.
— А я приходил каждый день. Убирал, готовил, помогал. Читал ей. Потом просто сидел рядом. Однажды она заплакала. Сказала, что боится не встать. Я пообещал, что если не сможет ходить — буду носить её на руках. Всю жизнь.
Я кивнул, допил стакан:
— Ты заслужил её. Ты не просто ждал — ты был.
— Я просто любил её. Без условий. Без расчётов. Без надежды на ответ.
Уже собираясь уходить, я услышал за спиной:
— Серёга, постой! На посошок?
Я обернулся. Катя Морозова протягивала стопку:
— Ну что, командир? Проиграл?
Я оглядел зал: Ваня мирно спал, обняв пустую бутылку, Костя поправлял Ангелине разлетевшиеся пряди, а Катя — красивая, взрослая — смотрела на меня, будто ждала этого момента десять лет.
— Нет, — сказал я, чокаясь. — Просто не был достоин.
— Десять лет ждала этих слов, — тихо ответила она. — Теперь можешь идти. Мальчик моей юности.
И я вдруг понял, каким был слепцом. Как ни разу не проводил её до дома. Как не замечал, что она всегда была рядом.
— А может, всё-таки прогуляемся? — предложил я, кивнув в сторону выхода.
Она замерла. Потом накинула пальто:
— Только без дурацких намёков, Серёжа. Я уже не та дурочка.
— И не надо. Мне бы просто… узнать тебя по-новому.
И мы вышли. В тихий вечер под Тверью, где, быть может, спустя десять лет, всё только начиналось.
