Мне шестьдесят, живу в Воронеже. Никогда не думала, что спустя два десятилетия молчания прошлое ворвётся в жизнь с такой наглостью. И больнее всего — что дверь для него приоткрыл мой же сын.
В двадцать пять я горела любовью. Дмитрий — статный, обаятельный, с искромётным юмором — казался идеалом. Расписались быстро, через год родился Миша. Первые годы сияли как майское утро. Ютились в хрущёвке, я преподавала в школе, он чертил схемы на заводе. Казалось, счастье нерушимо.
Но постепенно Дмитрий стал растворяться в вечерних туманах. Ложь, полуночные возвращения, запах незнакомых духов. Я глушила догадки, пока правда не вышла из соседских сплетен как оборотень из чащи. Изменял. Многократно. Все знали. Я молчала — ради сына. Пока однажды не осознала: терпение лопнуло.
Собрала чемодан, взяла пятилетнего Мишутку за руку — к бабушке. Дмитрий даже не моргнул. Через месяц сбежал в Германию «по контракту», затем женился на местной. Мы стали призраками его прошлого. Ни копейки, ни строчки. Остались вдвоём — похороны родителей, школьные собрания, кружки, больницы. Пахала на трёх работах. Личная жизнь? Смешно. Он был моей вселенной.
Когда Миша поступил в Казань, слала посылки с сушками и вязаными носками. Квартиру купить — не осилить. Сын не роптал: «Сам справлюсь». Гордилась им до слёз.
Месяц назад он явился с новостью: свадьба. Радость испарилась, когда он заерзал:
— Мам… Папа вернулся. Предлагает двушку в наследство от деда. Но… вы должны снова расписаться. И пустить его к нам.
Воздух застыл. Сын лепетал что-то про «одиночество» и «второй шанс». Я смотрела на его взрослое лицо, искала в нём того мальчугана, что собирал ромашки у подъезда.
Ушла на кухню. Чайник завыл, руки дрожали. Двадцать лет таскала мешки с картошкой в пятый этаж. Двадцать лет — ни звонка, ни открытки. А теперь — квартира в обмен на достоинство?
Вернулась, чётко бросила:
— Отказ.
Сын взорвался. Кричал про эгоизм, проклинал «разрушенное детство». Не знал, как я сдавала кровь за премиальные, чтобы купить ему кроссовки. Как в сорокаградусный мороз ходила в драном пальто — лишь бы он ел котлеты, а не макароны на воде.
Не одинока. Есть школа, где меня ждут. Вишни в палисаднике, подруги за вечерним чаем. Не нужен предатель, ищущий сиделки на старости.
Миша хлопнул дверью. Молчит. Сердце ноет, но не сдамся. Вырастила его в любви — не стану торговать ею за бетонные стены.
Бывший? Пусть гниёт в своей алчности. А сын… Надеюсь, когда-нибудь поймёт. Ждать буду. Материнское сердце — оно как самовар: долго остывает, но никогда не ломается.
