Сегодня снова думала о том, какая же я дура. Все подруги в один голос твердят об этом, и я… я и сама знаю. Но ничего поделать не могу. Чувства к мужу давно выветрились — растворились в бесконечных стирках, готовках, бессонных ночах и вечной усталости. Раньше летела домой как на крыльях, а теперь бреду как загнанная лошадь — опустошенная, с потухшим взглядом. В свои сорок выгляжу на все пятьдесят, и это не шутка, а жестокая правда.
Единственный человек, который по-настоящему меня жалеет — свекровь. Галина Степановна. Суровая на вид, но добрая внутри. Приехала к нам из Твери — лечиться, потому что в их городе нужных врачей нет. Живет в детской, помогает с внучкой Настенькой. Девочке всего семь, одной ее не оставишь, а я с утра до ночи на работе.
А муж… Ох, Сергей. То ли бес в ребро вселился, то ли просто пошлость прорвалась наружу. Задерживается, приходит под утро, от него разит дешевым парфюмом. Говорит, что это «новый одеколон», но во всем доме уже шепчутся про его «подружек».
Он даже имена путает. То назовет меня Таней, то Ирой, то Катькой. И смотрит с наглой усмешкой — мол, ну что, поймала? И что теперь? Он даже не скрывается. Будто гордится этим. «Да, я такой», — читается в его взгляде.
Так бы все и продолжалось, если бы в одну из ночей телефон не завизжал как резанный. Очередная пассия искала своего «котика» и орала в трубку: «Где он?! Почему не берет?!» Меня поразило не это, а то, как легко чужой голос ворвался в мой дом, в мою ночь, в мою жизнь.
Когда Сергей приплелся под утро, с перегаром и опухшим лицом, я не выдержала. Его вещи полетели в коридор с такой силой, что даже кот Барсик шмыгнул под шкаф. Он начал оправдываться:
— Да, у меня есть другая! Но бросать семью я не собираюсь! У нас дети! Мать болеет! Мы же семья!
Но Галина Степановна вышла из комнаты и впервые за годы повысила голос:
— Если хочешь быть с ней — иди. Но только подальше отсюда. Я найду, где пожить. Мне осталось немного до конца лечения. А у внучки скоро контрольная. Хватит ей этого цирка. Мы все заслуживаем спокойной жизни!
Я попыталась возразить — мол, это мой дом, я решаю. Но свекровь не отступила:
— Я не лезу, но пока живу здесь — не позволю, чтобы тут был публичный дом. Пусть забирает вещи. А я до конца недели найду комнату. Дальше — ваше дело.
Под тяжелым взглядом матери Сергей, бубня что-то под нос, начал сгребать свои вещи в рюкзак. Было стыдно. Унизительно. Но справедливо.
После его ухода впервые за много лет в доме наступила тишина. Настоящая. Никто не орал, не звонил ночью, не требовал ужин. Свекровь раз в неделю приходила с пирожками и новостями. А я вдруг заметила, что утром больше нет этого комка в горле. Даже в зеркало стала смотреть иначе.
И вот, спустя два месяца, когда Галина Степановна закончила лечение и собралась уезжать, на пороге появился Сергей. С розами. С виноватым лицом. С фразой, от которой у меня похолодело внутри:
— Прости. Она меня выгнала. Я все понял. Дай шанс. Начнем с чистого листа?
Свекровь, уже в пальто и с сумкой, посмотрела на меня:
— Решай сама. Не мое дело. Но пора думать не о тех, кого жалко, а о себе.
И, взяв Настю за руку, ушла на кухню.
А я стояла в прихожей и смотрела на человека, который предавал меня снова и снова. На того, кто был семьей. А теперь — просто чужой. И мне предстояло сделать выбор. Только мой. Больше ничьей.
