В морозное утро в небольшом городке Сосновск, где ветер гнал по перронам жёлтые листья, я заметил её на платформе станции «Полярная». Она стояла у самого края, будто уже не принадлежала этому миру — в ярко-красном пальто, которое трепало ветром, с волосами, небрежно собранными в хвост, и белыми наушниками, из которых, казалось, лилась не музыка, а тишина. В её позе не было нетерпения, только глубокая, застывшая печаль — словно она знала что-то, чего не знали остальные, и теперь просто ждала, когда время догонит её горе. Взгляд её уходил куда-то за рельсы, сквозь толпу, в невидимую даль её собственного мира, куда ни у кого не было доступа.
Я подумал о письмах, которые никто не отправит, о мелодиях, звучащих лишь в воспоминаниях. Она казалась человеком, за руку которого до сих пор держится призрак прошлого.
Я опоздал на свою электричку.
Она уехала на следующей.
Через неделю я увидел её снова. Всё было почти так же: та же станция, тот же ранний час, тот же холодный свет фонарей. Она стояла в своём красном пальто, будто это была не просто одежда, а часть её самой — защита от всего вокруг. И снова — отстранённая, будто на грани яви и сна. В руках она держала белую лилию, одинокий цветок, перевязанный тонкой лентой. Это было не просто украшение — символ чего-то большего: утраты, прощания, тишины. Я подумал о горе, о годовщине, о боли, которую нельзя выразить словами. Лилия казалась воплощением не любви, а смирения с тем, что уже не изменить.
Я подошёл ближе, чем в прошлый раз. Сердце бешено колотилось, словно предупреждая, что этот миг изменит всё.
— Простите, — сказал я, — у вас билет упал.
Я знал, что вру. Но мне нужно было, чтобы она хоть что-то сказала. Или хотя бы взглянула на меня.
Она повернулась медленно, будто возвращаясь из другого измерения. Посмотрела, но её глаза были пусты, словно она видела не меня, а отражение чего-то давно ушедшего. Кивнула едва заметно. В её взгляде была прозрачность зимнего леса и тяжесть гранитного валуна. Как будто она несла в себе груз, который никто не мог разделить. Потом двери вагона закрылись, и она растворилась в темноте тоннеля, оставив лишь лёгкий аромат цветов — горький, как воспоминания.
Я стал ездить на электричке без цели. Менял маршруты, станции, время — лишь бы снова её увидеть. Иногда ловил её взгляд, иногда — лишь мелькнувший силуэт за стеклом. Иногда — лишь пустое место там, где она обычно стояла. Но я возвращался, как паломник, ведомый чувством, которое не мог объяснить.
Через месяц я набрался смелости:
— Мы часто здесь встречаемся… Может, выпьем чаю?
Она улыбнулась — так тихо, будто вспоминала, как это делается.
— Кофе мне нельзя, сердце пошаливает. Но чай — да, можно.
Мы зашли в маленькую чайную у вокзала, где пахло корицей и мёдом. Время здесь текло медленно, как патока. Я узнал, что её зовут Алиса. Что она была певицей, но оставила сцену три года назад — «после того, что случилось». Я не стал спрашивать, что именно. Она рассказала сама, через неделю, когда я принёс ей чай с мятой и кусочек медового кекса.
— Я потеряла сына, — сказала она, не поднимая глаз. — Ему было шесть. Просто не проснулся однажды. Я тогда пела в театре, готовилась к премьере. И вдруг поняла: зачем всё это, если я не могу вернуть то утро, когда он будил меня, прося включить его любимый мультик?
Я молчал. Не потому, что не находил слов, а потому, что любые слова были бы лишними. Она смотрела в окно и тихо произнесла: «Если долго молчать, можно услышать, как город засыпает».
Мы виделись часто, без планов и обещаний. Гуляли по заснеженным улицам Сосновска, иногда ездили до самой конечной станции, просто сидя рядом. Алиса писала письма сыну — не отправляя, храня их в тетради. Иногда читала мне отрывки, наполненные светом, запахом лета и её тёплой памятью. Я слушал, боясь признаться, что влюбился. Боялся разрушить её хрупкий мир.
Однажды утром её не было. Ни на платформе, ни в вагоне, ни в следующий день. Прошла неделя, другая — она исчезла. Я продолжал ездить, хотя знал, что это бессмысленно. Она ушла, как уходят перелётные птицы — не потому, что хотят, а потому, что так должно быть.
Через два месяца я нашёл в кармане пальца записку. Её почерк — аккуратный, лёгкий, как её походка:
«Ты был со мной в этом пути. Спасибо за теплоту. Я иду дальше. Может, там, куда я направляюсь, я снова научусь смеяться. Не ищи меня. Просто помни».
Я запомнил.
С тех пор я стал замечать людей в электричке — их слёзы, задумчивые взгляды, улыбки, спрятанные в уголках губ. Иногда, увидев кого-то в красном пальто, я замираю, и сердце глупо подпрыгивает. А потом наступает тишина.
Но однажды я улыбнулся. Понял, что не все уходят безвозвратно. Некоторые оставляют в тебе искру света, чтобы ты мог идти дальше. Не ради них, а ради себя.
