**Женщина в алом**
Холодным утром в маленьком городке Подольск, где ветер гнал по перронам жёлтые листья, я заметил её на станции «Восток». Она стояла у самого края платформы, будто уже не принадлежала этому миру — в алом пальто, которое трепало сквозняком, с тёмными волосами, собранными в небрежный узел, и белыми наушниками, из которых, казалось, не лилась музыка, а тишина. В её позе не было нетерпения, только застывшая тяжесть — будто она знала что-то, что скрыто от остальных, и просто ждала, пока время догонит её боль. Взгляд её уходил за рельсы, сквозь толпу, в какую-то незримую даль.
Я подумал о письмах, которые никогда не отправят, о песнях, звучащих лишь в чьей-то памяти. Она была похожа на человека, за руку которого всё ещё держит призрак — тот, что не хочет отпускать.
Я опоздал на свою электричку.
Она уехала на следующей.
Через неделю я увидел её снова. Всё повторилось: та же станция, тот же утренний холод, те же жёлтые лампы. Она стояла в своём алом пальто, будто это не просто одежда, а защита. Снова отрешённая, будто между сном и явью. В руках — белая ромашка, одинокий цветок, перевязанный чёрной лентой. Это был не просто букет — символ. Память, прощание, тихая печаль. Я подумал о потере, о том, как год за годом боль становится тише, но не уходит. Ромашка напоминала не о любви, а о чём-то невозвратном.
Я подошёл ближе, чем в прошлый раз. Сердце стучало, будто предупреждало: сейчас всё изменится.
— Простите, — сказал я, — вы обронили билет.
Это была ложь, но мне нужно было, чтобы она услышала меня. Хотя бы взглянула.
Она обернулась медленно, будто возвращаясь из другого времени. Посмотрела, но глаза её были пусты — словно она видела не меня, а отражение давно утраченного. Кивнула едва заметно. В её взгляде читалась глубина озера и тяжесть камня. Будто она носила в себе груз, который никому не передать. Потом двери вагона закрылись, и она растворилась в тоннеле, оставив после себя лишь лёгкий запах ромашки — горький, как воспоминания.
Я стал ездить на электричке без цели. Менял маршруты, платформы, время — лишь бы снова её встретить. Иногда ловил её взгляд, иногда — только мелькнувший силуэт за стеклом. Порой её не было, но я всё равно возвращался, будто на паломничество, ведомый чувством, которому не мог дать имени.
Через месяц я набрался смелости:
— Мы часто здесь пересекаемся… Не хотите выпить чаю?
Она улыбнулась — неуверенно, будто пробовала, помнит ли ещё, как это делается.
— Кофе не пью, сердце не позволяет. Но чай — пожалуйста.
Мы зашли в маленькую забегаловку у вокзала, где пахло корицей и мёдом. Время там текло густо, как варенье. Я узнал, что её зовут Светлана. Что она была артисткой, но оставила сцену три года назад — «после того случая». Я не спрашивал, что случилось. Она рассказала сама, через неделю, когда я принёс ей чай с липой и кусочек медовика.
— Я потеряла дочь, — сказала она, глядя в чашку. — Ей было пять. Просто не проснулась однажды. Я тогда пела в хоре, готовилась к концерту. И вдруг поняла: зачем это всё, если я не могу вернуть то утро, когда она будила меня, требуя включить её любимую сказку?
Я молчал. Не потому, что не находил слов, а потому, что любое слово было бы лишним. Она смотрела в окно и шептала: «Если долго молчать, можно услышать, как засыпает город».
Мы встречались часто, без планов и обязательств. Гуляли по пустым улицам Подольска, иногда ездили до конечной, просто сидя рядом. Светлана писала письма дочери — не отправляя их, храня в старой тетради. Иногда читала мне отрывки, наполненные светом, запахом полевых цветов и тёплой памятью. Я слушал, боясь признаться, что влюбился. Боялся разрушить её хрупкий покой.
Однажды утром её не было. Ни на платформе, ни в вагоне, ни на следующей электричке. Прошла неделя, другая — она исчезла. Я продолжал ездить, зная, что это бессмысленно. Она ушла, как уходят птицы, — не потому, что захотела, а потому, что так должно было случиться.
Через два месяца я нашёл в кармане куртки записку. Её почерк — ровный, но лёгкий, как её шаги:
«Ты был моим попутчиком в этом пути. Спасибо за тепло. Я иду дальше. Может, там, где я окажусь, я снова научусь улыбаться. Не ищи меня. Просто помни».
Я запомнил.
С тех пор я стал замечать людей вокруг — их слёзы, задумчивые взгляды, улыбки, спрятанные в уголках губ. Иногда, видя кого-то в алом пальто, я застываю, и сердце глупо ёкает. А потом наступает тишина.
Но однажды я улыбнулся. Понял: не все уходят навсегда. Некоторые оставляют в тебе частичку света — чтобы ты мог идти дальше. Не ради них, а ради себя.
