**Дар дочери: тихий рокот старости**
С самого утра Марфа Семёновна хлопотала на кухне: шинковала овощи для салата, варила борщ, отправляла в духовку курицу с картошкой, начищала до блеска хрустальную вазу для цветов. Дважды сбегала в магазин — вернулась с тортом «Прага» и переполненными сумками, у подъезда столкнулась с соседкой.
— Марфуша, праздник затеяла? — удивилась Аграфена Никитична, подруга, не слезавшая с лавочки у дома.
— Как же! Оленька приедет, моя кровиночка! — ответила Марфа Семёновна, глаза её сияли. Согнувшись под тяжестью пакетов, она заковыляла вверх по лестнице.
— Ну-ну… — проворчала Аграфена, оставаясь на месте. — Всё дрожишь над этой Ольгой. А ей даже позвонить лень… Эх!
Подруга давно ворчала, что Марфа души не чает во взрослой дочери, которая неделями не звонила, а мать каждый день маялась у окна.
— Марфуша, ну очнись! Нервы себе тратишь. Нынче старики — обуза. Надо было её в ежовых рукавицах держать, а не пироги печь.
Но для Марфы Семёновны это было невозможно. Сердце — не кран, чтоб его выключить. Ольга — единственная, ради кого она просыпалась по утрам, хоть и знала: ответной любви с каждым днём всё меньше.
Когда Ольга наконец позвонила и сухо бросила: «Заеду вечером», — сердце старушки застучало, как топор по наковальне. Она металась по квартире, перестилала постель, готовила ещё одно блюдо… И вот — звонок в дверь.
На пороге стояла дочь: высокая, холодная, в тёмных очках, с крохотной собачкой на поводке.
— Привет, мам, — сказала Ольга без улыбки.
— Родная! Заходи, умойся, я всё накрыла!
Марфа Семёновна засуетилась на кухне, расставляя тарелки, хлопоча у стола. Ольга молча прошла за ней, осматривая квартиру равнодушным взглядом.
— Садись, котлетки, салатик, твой любимый торт!
— Мам, я ненадолго. Переезжаю во Владивосток. Дорого и неудобно будет приезжать, так что лет пять не увидимся. А это — Лиза. Бывший подарил, зачем — не знаю. Тащить её с собой не хочу. Ты же одна, пусть живёт у тебя. Ей полтора года. Не шумит.
Марфа Семёновна окаменела. Торт, котлеты, свежее бельё, молоко, варенье — всё это вдруг стало ненужным. Она смотрела на дочь, которая даже очки не сняла.
— Ладно… — прошептала она.
— Спасибо, мам. Люблю. — Ольга чмокнула её в щёку, сунула поводок и скрылась за дверью.
Через несколько минут Марфа стояла в коридоре с собачкой на руках. Она никогда не любила животных. С больной спиной, нищенской пенсией и вечной усталостью — что ей теперь делать с псом?
— Пойдём, Лизонька, к Аграфене… Может, возьмёт…
Но едва соседка открыла дверь, как фыркнула:
— Ты совсем, Марфа, того? Мне ещё пса твоего не хватало! Мебель испортит, блох натащит!
— Какие блохи… Ольгина же, она чистюля… Ну пожалуйста, Груня, у тебя в деревне псы были…
— А у тебя голова на плечах! Я же говорила: не лезь к ней. А теперь что? Подарочек получила. Отдай кому-нибудь — и всё.
Собака молчала, лишь смотрела на старушку тёмными глазами. В них читалось всё: испуг, покорность и… знакомую боль.
— Мы с тобой, видно, одного поля ягоды, — тихо сказала Марфа Семёновна. — Тоже никому не нужны.
— Делай как знаешь, — буркнула Аграфена. — Без меня.
Начались тяжёлые дни. Лиза требовала гулять пять раз в день. Спина ныла, ноги отказывали. Но пёс словно понимал — терпел, не скулил, не лаял. В дождь сидел у порога, в жару лежал под кроватью. Постепенно Марфа стала чувствовать себя… не так одиноко.
Даже когда Аграфена перестала с ней разговаривать. Дружбе конец, зато в доме появилась живая душа.
Прошёл год. Последний год жизни Марфы Семёновны. Сердце не выдержало. Соседи нашли её на кухне, а собака всё это время сидела у двери, не ела, не лаяла.
Через неделю в квартиру без предупреждения вошла Ольга.
— Фу, какая вонь… — скривилась она. Лиза залаяла.
— Молчать! Хозяйки больше нет. Придётся тебя забрать. Квартиру продам — ты мне здесь ни к чему.
На кладбище Ольга подошла к свежей могиле.
— Спасибо за квартиру и деньги. И Лизу твою тут оставлю.
Бросив поводок, она ушла.
Пёс подбежал к холмику, обнюхал траву и лёг рядом. Он знал — здесь его дом.
Два дня Лиза не уходила. Не ела. Не вставала.
На третий день пришла Аграфена Никитична. С гвоздиками.
— Вот ты где, бедолага… — вздохнула она, увидев собаку у могилы. — Ну что ж ты, Марфуша… Всё дочке отдала. А в итоге… только пёс и остался.
Присела, погладила исхудавшую спину.
— Ладно. Пойдём, заберу тебя. Не могу так. Если Марфа смогла — и я справлюсь. Главное — оставаться человеком.
Подняла Лизу на руки. Из-за туч выглянуло солнце. Впервые за долгую неделю.
