Деда, смотри! Алёна прижалась к окну, глаза блестят. Собачка!
За калиткой металась дворняга, чёрная, запачканная, с торчащими ребрами.
Опять эта шавка, буркнул Павел Иванович, натягивая валенки. Третий день крутится. Иди прочь!
Он замахнулся палкой. Пёс отскочил, но не убежал. Сел в пятиметровой отстои и просто смотрел.
Дедушка, не гони её! Алёна схватила его за рукав. Наверно, она голодна и замёрзла!
Меня своих дел хватает! отмахнулся старик. Ещё блох принесёт, заразу. Марш!
Собака поджала хвост и отошла, но как только Павел Иванович исчез за дверью, она вернулась.
Алёна живёт с дедом уже полгода, с тех пор как её родители погибли в горах. Павел Иванович взял внучку к себе, хотя никогда особо с детьми не ладил. Привык к тишине, к своему распорядку.
А тут девочка, которая плачет по ночам и всё время спрашивает: «Дедушка, а когда мама с папой вернутся?» Как объяснить, что никогда? Старик только крякал и отворачивался. Тяжело им обоим и ему, и ей. Но деваться некуда.
После обеда, пока дед дремал у телевизора, Алёна тихонько выскользнула во двор, держала в руках миску с остатками супа.
Иди сюда, Шарка, шептала девочка. Я тебя так назвала. Красивое имя, правда?
Пёсик подполз осторожно, высосал тарелку до последней крошки, потом лёг, положив морду на лапы, и смотрел, будто благодарил.
Ты хорошая, гладила её Алёна. Очень хорошая.
С того дня Шарка не отходила от дома. Караулила у калитки, провожала Алёну в школу, встречала её. А когда Павел Иванович выходил наружу, слышалось по всей округе:
Опять ты! Сколько можно?!
Но Шарка уже знала: человек лает, но не кусает.
Сосед Семён Николаевич, покуривая у забора, наблюдал за этим цирком и вдруг сказал:
Ты, Паша, зря её гоняешь.
Ещё чего! Мне собака нужна, как зубная боль!
А может, затянулся Семён, Бог её тебе не зря послал?
Павел Иванович лишь фыркнул.
Прошла неделя. Шарка всё сидела у калитки в любую погоду, в любой мороз. Алёна попрежнему тайком подвозила ей еду, а дед делал вид, будто ничего не замечает.
Дед, можно Шарку в сени пустить? ковыляла Алёна за ужином. Там теплее будет.
Нет и ещё раз нет! стукнул он кулаком по столу. В доме животным не место!
Но она же
Никаких «но»! Хватит с меня твоих капризов!
Алёна надула губы и замолчала. А ночью Павел Иванович долго не мог уснуть. Утром выглянул в окно Шарка лежала свернувшись калачиком прямо на снегу. «Сдохнет скоро», подумал старик, и почемуто стало гадко на душе.
В субботу Алёна пошла на пруд кататься на коньках. Шарка, как обычно, шла следом. Девочка смеялась, крутилась на льду, а собака сидела на берегу и наблюдала.
Смотри, как я умею! крикнула Алёна и помчалась к середине пруда.
Лёд под ней скрипнул, потом треснул, и Алёна провалилась. Вода была чёрной, ледяной. Девочка, схваченная холодом, боролась, кричала, но её крики заглушали всплески.
Шарка замерла на секунду, затем бросилась к дому.
Павел Иванович колол дрова, слышит лай дикий, надрывный. Оборачивается собака мчится по двору, скулит, подбегает, хватается за штаны, тащит к калитке.
Ты чего, чокнутая? не понимал старик.
Но Шарка не унималась: лаяла, хватала за одежду, глаза полны тревоги. И тут до Павла дошло:
Алёнка! крикнул он и бросился за собакой.
Шарка мчалась вперёд, оглядываясь, спешит ли человек? И снова к пруду. Павел Иванович увидел чёрную полынью, услышал слабые всплески.
Держись! заорал он, хватая длинную жердь. Держись, внучка!
Он полз по трещащему льду, держал Алёну за куртку и тянул к берегу, а Шарка всё время рядом крутилась, лаяла, подбадривала.
Девочка была синяя, пахла снегом, Павел Иванович растирал её снегом, дул в лицо, молился всем святым.
Дедушка, наконец прошептала Алёна, Шарка, где Шарка?
Собака сидела рядом, дрожала то от холода, то от страха.
Здесь она, хрипло сказал Павел Иванович. Здесь.
После того случая чтото изменилось. Дед перестал кричать на собаку, но и в дом не пускал.
Дед, ну почему? не унималась Алёна. Она же меня спасла!
Спасла, спасла. А места для неё у нас всё равно нет.
Почему?
Потому что так у меня заведено! рычал старик.
Он сердился на себя, не понимая, зачем так. Порядок есть порядок, а на душе как будто кошки царапают.
Семён Николаевич зайшёл попить чаю, сидели на кухне, курили.
Слыхал, что случилось? осторожно начал сосед.
Слыхал, буркнул Павел Иванович.
Хорошая собака. Умная.
Бывает.
Такую бы беречь надо.
Павел Иванович дернул плечом:
Бережём. Не гоним ведь.
Да уж не гонишь. А в мороз где ночует?
На улице и ночует. Собака она или не собака?
Семён покачал головой:
Странный ты, Паша. Жизнь внучке спасла, а ты Неблагодарность это называется.
Ничего я не должен этой псине! вспылил старик. Накормили, не бьем и хватит!
Должен, не должен. А почеловечески как?
Почеловечески любить людей, а не шавок всяких!
Семён замолчал, понял, что спорить бессмысленно, но смотрел с укором.
Февраль выдался злющим. Метели одна за другой, будто зима решила показать, кто хозяин. Павел Иванович успевал только расчищать дорожки на утро опять сугробы по пояс.
А Шарка всё сидела у калитки, худела, как скелет, шерсть сваливалась, глаза потускнели, но не уходила.
Дедушка, Алёна теребила его за рукав, посмотри на неё. Она еле живая.
Сама выбрала здесь сидеть, отмахивался Павел Иванович. Никто её не заставлял.
Но она же
Хватит! рычал старик. Сколько можно одно и то же? Надоела уже с этой собакой!
Алёна обиделась и замолчала. Вечером, когда дед читал газету, тихо сказала:
А сегодня Шарки не видно.
И что? не поднимая глаз, буркнул старик.
Целый день не видно. Может, заболела?
Может, ушла наконец. Туда ей и дорога.
Дедушка! Как ты можешь так говорить?
А как надо? он отложил газету, посмотрел на внучку. Она не наша! Чужая! Мы ей ничего не обязаны!
Обязаны, тихо сказала Алёна. Она меня спасла, а мы даже места тёплого не дали.
Места нет! стукнул кулаком Павел Иванович. Дом не зоопарк!
Алёна всхлипнула и убежала в свою комнату. Дед остался за столом, а газета больше не читалась.
Ночью разыгралась такая метель, что дом ходил, как шаткое дерево. Ветер выл в трубах, стекла дребезжали, снег хлестал по окнам. Павел Иванович ворочался в постели, не мог заснуть.
«Собачья погода», думал он, и сразу ругал себя: «Какая мне разница? Не моё дело!»
Но разница была, и он это знал.
К утру ветер стих. Старик встал, заварил чай, выглянул в окно. Двор замёл по самые окна, дорожки исчезли, скамейка стояла одной спинкой. А возле калитки
Чтото чернело в сугробе.
«Наверное, мусор занесло», подумал он, но сердце сжалось.
Надел телогрейку, сунул ноги в валенки и вышел во двор. Снег был рыхлый, глубокий, до колен. Дойдя до калитки, он замер.
В сугробе лежала Шарка, неподвижно. Снег припорошил её почти до головы торчали только уши и кончик хвоста.
«Сдохла», подумал Павел Иванович, и вдруг ощутил, как чтото внутри обломилось. Наклонился, смахнул снег. Собака еле жила слабый дыхательный шорох, глаза закрыты.
Эх ты, прошептал старик. Дурная, почему не ушла?
Шарка дрогнула, услышала голос, попыталась поднять голову, но сил не хватало.
Павел Иванович стоял и смотрел.
«А чёрт с ним», подумал он и осторожно поднял Шарку на руки. Собака была лёгка кости да шерсть, но всё ещё тёплая.
Держись, бормотал он, пробираясь к дому. Держись, дурочка.
Он внес Шарку в сени, потом в кухню, положил на старое одеяло у печки.
Дедушка? в дверях появилась Алёна в пижаме. Что случилось?
А, это, замялся старик. Замерзала она там. Пусть отогреется.
Алёна бросилась к Шарке:
Она живая? Дедушка, она живая?
Живая, живо. Налей молока в миску, тёплого.
Сейчас! девочка метнулась к плите.
Павел Иванович сидел на корточках, гладил собаку по голове и думал: «Что я за человек? Довёл до полусмерти, а она всё ещё держится».
Шарка приоткрыла глаза, посмотрела на него благодарно, и старика охватило горло.
«Молоко готово!» Алёна поставила миску рядом. Шарка с трудом подняла голову, лакнула, потом ещё, и ещё. Дед с внучкой сидели рядом, наблюдая, как она пьёт, и радовались, будто случилось чудо.
К обеду Шарка уже сидела, к вечеру ходила по кухне на дрожащих лапах, а Павел Иванович то и дело поглядывал и бурчал:
Пока временно! Понятно? Окрепнет и на улицу!
Но Алёна лишь улыбалась. Она видела, как дед тайком подкладывает Шарке лучшие куски мяса, укрывает её теплее, гладит, думая, что никто не смотрит.
«Не выгонит», знала девочка. «Больше не выгонит».
Утром Павел Иванович проснулся рано. Шарка лежала на коврике у печки, внимательно наблюдая.
Ну что, ожила? проворчал старик, натягивая штаны. Тото же.
Собака слегка махнула хвостом, словно проверяя, не прогонят ли её опять.
После завтрака старик надел телогрейку и вышел во двор, прошёл вдоль забора, покурил, посмотрел на старую будку у сарая, где давно никто не жил.
Алёна! крикнул он в дом. А ну иди сюда!
Девочка выскочила, за ней Шарка. Собака держалась ближе к Алёне, но на Павла Ивановича уже не смотрела.
Смотри, кивнул старик, указывая на будку. Крыша прошита, стенки гнилые. Думаю, надо бы починить.
Зачем, дед? не поняла Алёна.
А как зачем? буркнул он. Место пустует, без дела. Непорядок.
Он принёс из сарая доски, молоток, гвозди и принялась чинить крышу, ругаясь на каждый гвоздь и каждую доску. Шарка сидела рядом, наблюдая. Умная оказалась поняла, ради кого он трудится.
К обеду будка засияла новой крышей. Павел Иванович постелил внутри старое одеяло, поставил миски для воды и еды.
Ну вот, сказал, отирая пот. Готово.
Дедушка, тихо спросила Алёна, это для Шарки?
А для кого ещё? проворчал старик. В доме ей не место, а на улице жить надо почеловечески. То есть, пособачьи.
Алёна бросилась обнимать его:
Спасибо, дедушка! Спасибо!
Ладно, ладно, отмахивался он. Не распускай нюни. И запомни это временно! Пока не найдём ей хозяев.
Но сам понимал, что никого не будет. Шарка теперь никому не нужна, кроме них.
В тот момент подошёл сосед Семён, посмотрел на обновлённую будку, на собаку, на счастливую Алёну и хитро усмехнулся:
Ну что, Паша, говорил я тебе не зря Бог послал.
Да отстань ты со своим Богом, буркнул Павел Иванович. Просто жалко стало. Всегото делов.
Конечно, жалко, кивнул Семён. Сердце у тебя доброе, только спрятал его глубоко.
Павел Иванович хотел возразить, но передумал. Смотрел, как Шарка обнюхивает новое жилище, как Алёна гладит её по голове, и понял: теперь они семья. Неполная, может, странная, но всётаки семья.
И в тихом уголке их маленькой, но полной любви хижины, Шарка, Павел Иванович и Алёна наконец нашли то, что назвали домом.
