Дедушка, смотри! Аглая прижалась носом к окну. Собачка!
За калиткой скакала дворняга. Чёрная, грязная, с торчащими ребрами.
Опять эта шавка, пробурчал Павел Иванович, натягивая валенки. Третий день крутится. Идииди отсюда!
Он размахнул палкой. Пёс отскочил, но не убежал. Сел на пять метров от него и просто наблюдал.
Дедушка, не гоняй её! Аглая ухватила его за рукав. Наверно, она голодна и замёрзла!
Мне своих забот хватает! отмахнулся старик. Ещё блох принёс бы, всякую заразу. Прочь!
Собака подзавыла хвостом и ушла. Но когда Павел Иванович исчез за дверью, она вернулась.
Аглая живёт с дедом уже полгода, с тех пор как её родители погибли в автокатастрофе. Павел Иванович принял внучку к себе, хотя никогда особо с детьми не ладил. Он привык к тишине и своему распорядку.
А теперь девочка, которая ночами плачет и постоянно спрашивает: «Дедушка, а когда мама с папой вернутся?»
Как объяснить, что «никогда»? Дед лишь хмыкал и отводил взгляд. Было тяжело и ему, и ей. Но и того и другого не спасти.
После обеда, пока дед дремал у телевизора, Аглая тихо выскользнула во двор, в руках миска с остатками супа.
Иди сюда, Тимка, шептала она. Так я её назвала. Хорошее имя, правда?
Пёс осторожно подплыл, вылизал тарелку до блеска, затем лёг, положив морду на лапы, и смотрел на неё с благодарностью.
Ты хорошая, гладила её девочка. Очень хорошая.
С тех пор Тимка не уходила из дома. Сторожила у калитки, провожала Аглаю в школу, встречала её. А когда Павел Иванович выходил на улицу, звучало:
Опять ты! Сколько можно?!
Тимка уже знала: человек лает, но не кусает.
Сосед Семён Михайлович, ковылявший у забора, наблюдал за этим представлением и однажды сказал:
Паша, ты её зря гоняешь.
Что? Мне собака нужна, как зубная боль!
А может, начал Семён, Бог её тебе не зря послал?
Павел Иванович лишь прокрутил глазами.
Прошла неделя. Тимка всё стояла у калитки, в любую погоду, в любой мороз.
Аглая тайком подносила ей еду, а дед делал вид, что ничего не замечает.
Дедушка, можно ли впустить Тимку в сарай? умоляла она за ужином. Там теплее будет.
Нет и никогда! ударил он кулаком по столу. В доме нет места животным!
Но она
Никаких «но»! Хватит мне твоих капризов!
Аглая надуло губы и замолчала. Ночью Павел Иванович долго не мог заснуть. Утром выглянул в окно.
Тимка лежала, свернувшись калачиком прямо на снегу. «Скоро отдохнёт в Божьем царстве», подумал дед, и у него стало гадко на душе.
В субботу Аглая пошла кататься на коньках. Тимка, как обычно, следовала за ней. Девочка смеялась, кружилась по льду, а собака сидела на берегу и наблюдала.
Смотри, как я умею! крикнула она и помчалась к центру пруда.
Лёд зазвенел, потом треснул, и Аглая провалилась. Вода была чёрной, кристально холодной. Девочка бросилась под лёд, борясь, крича, но её крики затягивались волнами.
Тимка замерла на секунду, потом бросилась к дому.
Павел Иванович рубил дрова, услышал лай. Дикий, пронзительный. Оглянулся собака бросилась к двору, скулит, подбегает, хватает его за штаны и тянет к калитке.
Что ты, сумасшедшая? не понял старик.
Но Тимка не успокаивалась. Виляла, снова хватала за одежду. В глазах тревога. И вдруг дед понял:
Лилька! крикнул он и бросился за собакой.
Тимка мчалась вперёд, оглядываясь, спешила к человеку. Он увидел чёрное пятно в проруби и услышал слабые всплески.
Держись! крикнул он, схватив длинную шеста. Держись, внучка!
Он полз по льду, которое трескалось, но выдержало. Схватил Аглаю за куртку и потянул к берегу. Тимка всё время вились рядом, лая, подбадривая.
Когда её вытащили, она была посиневшей. Дед отряхнул её снегом, подул в лицо, молился всем святыням.
Дедушка, прошептала Аглая. Тимка, где Тимка?
Собака сидела рядом, дрожа от холода и страха.
Она здесь, хрипло сказал Павел Иванович. Здесь.
После этого случая дед изменил своё отношение. Он больше не кричал на собаку, но и в дом её не пускал.
Дедушка, почему? не унималась Аглая. Она же меня спасла!
Спасала, спасала. А места для неё у нас всё равно нет.
Почему?
Потому что так у меня заведено! прогремел старик.
Он злился на себя, не понимая, зачем так поступает. Порядок есть порядок, но душой его терзали сомнения.
Сосед Семён Михайлович пришёл попить чай, сидел за столом, жевал пряники.
Слышал, что случилось? начал он осторожно.
Слышал, пробурчал Павел Иванович.
Хорошая собака. Умная.
Бывает.
Её надо ценить.
Павел Иванович пожал плечами:
Ценим. Ведь не гоняем.
Уже не гоняешь. А где она ночует?
На улице. Собака или не собака?
Семён покачал головой:
Странный ты, Паша. Свою внучку спасла, а ты… Невдячность называют.
Я ей ничего не должен! вспыхнул дед. Кормим, не бьём и хватит!
Виновен ты или нет. А почеловечески?
Почеловечески любить людей, а не всякую шерсть!
Семён замолчал, понимая, что спорить бесполезно.
Зима была ожесточённой. Снег сыпался, как будто хотел выяснить, кто хозяин. Павел Иванович постоянно расчищал дорожки, а Тимка всё стояла у калитки, худея, шерсть её валялась, глаза потемнели, но она не уходила.
Дедушка, схватила он его за рукав, посмотри на неё. Она почти мертва.
Само собой выбрала сидеть здесь, отмахнулся старик. Никто её не заставлял.
Но она
Довольно! грохнул он. Сколько можно про одно и то же? Досыпалась уже с этой собакой!
Аглая обиделась и замолчала. Вечером, когда дед читал газету, она тихо сказала:
Сегодня Тимки не было видно.
И что? не отрывая глаз от листа, пробурчал он.
Целый день её нет. Может, заболела?
Может, пошла наконец. Туда ей и дорога.
Дедушка! Как ты можешь так говорить?
Как надо? отложил газету, посмотрел на внучку. Она не наша! Понимаешь? Чужая! Мы ей ничего не должны!
Мы в долгу, шепнула Аглая. Она меня спасла, а нам не дали даже места в тепле.
Места нет! ударил он кулаком. Дом не зоопарк!
Аглая заплакала и убежала в свою комнату, а старик остался за столом, и газета больше не читалась.
Ночью разразилась метель, что дом качался, как лодка. Ветер свистел в трубах, стекла дребезжали, снег скрипел по окнам. Павел Иванович ворочался в постели, не мог уснуть.
«Собачья погода», думал он, и ругал себя: «А мне всё равно? Не моя забота!» Но разница была, и он это знал.
К утру ветер стих. Он встал, заварил чай, выглянул в окно. Двор оказался покрыт сугробом до самого окна, тропинки исчезли, а рядом с калиткой
В сугробе чтото темнело. «Наверное, мусор», подумал он, но сердце сжалось.
Он накинул куртку, сунул ноги в валенки и пошёл наружу. Снег был глубокий, до колен. Дойдя до калитки, он застыл.
В сугробе лежала Тимка, неподвижна. Снег почти полностью покрывал её, виднелись лишь уши и кончик хвоста.
«Вот и всё», пробормотал дед, но вдруг ощутил, как чтото сломалось внутри.
Он наклонился, отряхнул снег. Собака еле дышала, хрипела, глаза не открывались.
Эх ты, прошептал старик. Дура. Почему не ушла?
Тимка вздрогнула от голоса, попыталась поднять голову, но сил не хватило.
Дед стоял, глядя на неё, и, подумав, осторожно поднял её на руки. Собаka была лёгка лишь кости и шерсть, но ещё тёплая.
Держись, пробормотал он, таща её к дому. Держись, дурочка.
Он занёс Тимку в сарай, затем в кухню, положил на старый плед у печи.
Дедушка? появилась Аглая в пижаме у дверей. Что случилось?
А, это… запинался он. Замёрзла там. Дай ей согреться.
Аглая бросилась к Тимке:
Живая? Дедушка, она живая?
Живая, живая. Налей молока в миску, тёплого.
Сейчас! бросилась она к плите.
Павел Иванович сидел, полулежа рядом с собакой, гладил её по голове и думал: «Что же я за человек? Довёл её почти до гибели, а она всё ещё верит».
Тимка с трудом открыла глаза, посмотрела на него с благодарностью, и дед почувствовал, как сжалось горло.
Молоко готово! объявила Аглая, поставив миску рядом.
Тимка с усилием подняла голову, лизнула молоко, потом снова и снова. Дед и внучка сидели рядом, наблюдая, как она пьёт, словно чудо случилось.
К обеду Тимка уже сидела, к вечеру шла по кухне, дрожа лапами. Дед время от времени бросал на неё взгляд и бурчал:
Пока так, понятно? Восстановится и можно будет наружу!
Аглая лишь улыбалась. Она видела, как дед тайком подсовывает ей лучшие кости, укрывает её теплее, гладит, думая, что никто не смотрит.
«Не выбросит», знала девочка. «Больше не выбросит».
Утром Павел Иванович проснулся рано. Тимка лежала на коврике у печи, внимательно следя за ним.
Ну что, ожила? пробормотал он, натягивая штаны. Вот так.
Собака махнула хвостом, осторожно, будто проверяя, не прогонят её снова.
После завтрака он надел куртку и вышел во двор. Обошёл забор, посмотрел на старый сарай, где уже десять лет никто не жил.
Лилька! крикнул он в сарай. А ну иди сюда!
Девочка подскочила, за ней Тимка. Собака держалась ближе к Аглае, но к деду уже не подходила.
Смотри, кивнул он, указывая на сарай. Крышу протаранила, стены сгнили. Надо бы отремонтировать.
Зачем, дедушка? спросила Аглая.
А зачем? пробурчал он. Пустующее место пустой дом. Порядок надо поддерживать.
Он принёс из сарая доски, молоток, гвозди, стал чинить крышу, ругаясь: то гвоздь гнёт, то доска не той длины. Тимка сидела рядом и наблюдала, понимая, зачем старается дядя.
К обеду сарай засиял новой крышей. Павел Иванович положил внутрь старый плед, ставил миски для воды и еды.
Вот и всё, сказал, вытирая пот. Готово.
Дедушка, тихо спросила Аглая, это для Тимки?
А для кого ещё? пробурчал он. В доме ей нет места, а на улице жить надо почеловечески, то есть пособачьи.
Аглая бросилась его обнять:
Спасибо, дедушка! Спасибо!
Ладно, ладно, отмахнулся он. Не падай в слёзы. И помни это временно! Пока не найдём ей нормальных хозяев.
Но он сам прекрасно понимал, что искать никого не будет. Тимка теперь никому не нужна, кроме них.
В тот момент подошёл сосед Семён, взглянул на отремонтированный сарай, на собаку, на радостное лицо Аглайды. Хитро улыбнулся:
Что, Паша, говорил же я не зря Бог её послал.
Оставь свой Бог, пробурчал Павел Иванович. Просто жаль, что так. Большое дело.
Конечно, жаль, кивнул Семён. Сердце у тебя хорошее, только спрятал его глубоко.
Павел Иванович хотел возразить, но не стал. Он видел, как Тимка обнюхивает новое жилище, как Аглая гладит её по голове, и понял: теперь они семья. Неполная, может странная, но всё же семья.
Хорошо, Тимка, тихо сказал он. Теперь и твой дом.
Собака посмотрела на него долгим взглядом и легла у сарая, чтобы видеть дверь дома, где живут её люди.
Так в холодном, суровом мире каждый нашёл своё место: дед научился сострадать, девочка верить в доброту, а собака дарить верность. Истина проста: даже в самой жёстИ теперь в их доме звучал тихий звук надежды, ведь даже самое холодное сердце может растаять от искренней любви.
