**Дневник. 15 июня.**
— Что хочу, то и делаю. Это моя квартира. Не нравится — убирайся! — рявкнул Дмитрий, сжимая кулаки и глядя на мать исподлобья.
Светлана вышла из подъезда, слёзы застилали глаза. Добрела до лавочки во дворе, тяжело опустилась. Запахнула пальто — даже в середине июня ночи были холодными, вопреки обещаниям метеорологов.
Сунула руки в карманы. Посидит тут, пока не замёрзнет. А дальше куда? Всю жизнь в этой квартире: отсюда ездила в ЗАГС, сюда принесла сына из роддома. А теперь…
***
— Мам, мы классом едем в Сочи на майские, — заявил Дима, швырнув рюкзак в прихожей.
— Мам, ты слышишь? — Он стоял в дверях кухни, глядя на её окаменевшую спину. По позе понял — не светит ему поездка. Но попробовал ещё раз:
— Денег дашь?
— Сколько? — не оборачиваясь, буркнула мать.
— Билеты, гостиница, экскурсии, еда… — заученно отбарабанил он.
— Конкретно! — Светлана швырнула картофелину в кастрюлю, брызги обожгли лицо.
— Ладно, — Дима потупился и побрёл в комнату.
— Денег нет! Я их не печатаю! Осенью ботинки новые покупать, куртка мала… — её голос догнал его уже в коридоре.
Захлопнул дверь. Но слова всё равно пробивались:
— Все поедут, а я нет! — Дима пнул кровать. — А я тоже хочу!
Голос дрогнул, внутри всё сжалось. Словно в ответ донёсся крик с кухни:
— Наездишься! Вон вырастешь — хоть в Турцию вали!
Он сглотнул ком в горле.
— А ты у отца спроси! Он тебе даже на день рождения дешёвые машинки дарил! А что я куплю на эти копейки?.. — неслось из кухни.
Дима впился в подушку. Вспомнил: когда отец уходил, сказал — «если что, звони». Вот оно — «что».
Тихо вышел. Мать гремела кастрюлями. Пробрался к соседу Сереге — у них был домашний телефон.
— Пап? — дрожащим голосом сказал он.
— Кто это?
— Это я, Дима…
— Какой Дима?
Трубку бросили.
— Чё такое? — спросил Серега.
— В Сочи не еду… — Дима отвернулся.
— Давай я у родителей стрельну!
— Не надо.
Вернулся домой. Когда-то мама ласково звала его «зайкой», целовала перед сном. Потом отец ушёл — и её словно подменили. Крики, подзатыльники, ни одного доброго слова.
«Не просил меня рожать. Повезло бы — родился у Серегиных…»
***
В четырнадцать он уже не слышал её криков — глушил музыкой. К шестнадцати искал ласку у девчонок. Если отказывались — бросал, как мечтал бросить мать.
Однажды ночью она замахнулась — он схватил её за руку.
— Не кричи на меня! — рявкнул так, что она отшатнулась. Впервые увидел в её глазах страх.
После армии всё повторилось: гулянки, её слёзы. Потом привёл девушку с пирсингом.
— Моя невеста. Будет жить тут. — Взгляд заставил мать замолчать.
Утром та скривила губы:
— Теперь шлюх в дом таскать будешь?
— Моя квартира! Не нравится — на улицу!
Он хлопнул дверью. А она, ошеломлённая, вышла во двор…
***
Светлана плакала. «Когда он стал таким? Я же любила его…» Звёзды мерцали сквозь слёзы.
— Господи… Помоги… — прошептала.
Дождь смешался со слезами. Чья-то рука легла на плечо.
— Мам… Пошли домой.
Она испуганно обернулась. Дима стоял, отведя взгляд.
Они молча поднялись. Утром у неё поднялась температура. Дмитрий принёс таблетки, позвонил на работу. Сделал яичницу.
Вечером она кашляла, не в силах встать.
— Ложись. Я сам, — он накрыл её одеялом.
Три дня он молча ухаживал. В его «пей бульон», «прими таблетку» вдруг пробилась та самая нежность, которую она потеряла годы назад.
***
**Вывод.** Злость — тупик. Но даже в самой тёмной ссоре есть шанс найти обратную дорогу. Если не сорваться в пропасть окончательно.
