**Тот самый день**
Всё началось с того, что Алиса проспала. Не на десять минут — она открыла глаза без пяти десять, хотя обычно к восьми уже стояла на остановке, сжимая термос и поправляя платок на шее. Сердце ушло в пятки, будто кто-то выдернул коврик из-под её привычной жизни. Телефон разрядился — шнур, как на зло, выскочил из розетки ночью. Вода не текла: плановое отключение, о котором она, конечно же, забыла. На кухне раздался звон — её любимая кружка с надписью «Не сдавайся» разлетелась на осколки. Остались только они да гулкая тишина.
Та самая тишина, что давит на виски, когда кажется, будто стены вздыхают. И ты вздыхаешь вместе с ними — не от облегчения, а потому что больше не можешь удержать это внутри.
На работу Алиса, разумеется, опоздала. Ворвалась в офис с растрёпанной косой, без макияжа и с пятном от кофе на рукаве пальто. Коллеги косились. Кто-то усмехнулся, кто-то сделал вид, что не заметил. Начальница лишь тяжело вздохнула, будто Алиса лично испортила ей весь день. А потом всё покатилось под откос — будто кто-то дёрнул за ниточку, и весь мир начал расползаться по швам.
Алиса не стала ни оправдываться, ни ныть. Просто села за компьютер и открыла нужную папку. Но внутри всё ныло от беспомощности, будто надела любимое платье, а оно вдруг стало колоться. Мир будто шептал: «Неправильно. Ты же знаешь».
После обеда позвонили из школы: у сына конфликт с учительницей. Грозят вызвать директора, требуют объяснительную, говорят о разбирательстве. Потом пришло смс от банка: карта в минусе, последний платёж не прошёл. А затем — фото от соседки: «Это у тебя?» На потолке мокрое пятно, как рана, которая медленно разъедает её жизнь.
К вечеру Алиса сидела на холодной ступеньке у подъезда. Колготки прилипли к ногам, пальцы закоченели. Плечи опущены, сумка раскрыта — как будто сама душа вывернута наизнанку. День не просто не задался — он будто испытывал её на прочность, давя на самое больное.
И тут рядом остановилась девочка. Маленькая, в очках, которые съехали на нос, и с рюкзаком, кажется, больше её самой.
— Тётя, вам плохо?
Алиса подняла голову. Хотела отмахнуться, но не смогла. Вопрос был слишком простым, слишком честным.
— Да, плохо, — выдохнула она.
Девочка присела рядом, порылась в рюкзаке и достала яблоко — помятое, но чистое. Протянула его обеими руками.
— Мама говорит, если кому-то плохо — надо поделиться. Даже если яблоком.
Алиса взяла. Надкусила. Кисло-сладкое, пахнет осенью и первым сентября. В груди что-то дрогнуло. Не боль — просто шум. Он стих.
— Спасибо. Как тебя зовут?
— Соня. А вас?
— Алиса.
— Не переживайте, Алиса. Всё ещё наладится. Просто сейчас — сложно.
Алиса кивнула. Едва заметно, но уже почти улыбаясь.
Девочка встала, поправила рюкзак и ушла. Не оглядываясь. Шла быстро, будто знала: сделала то, что нужно. Алиса смотрела ей вслед. Где-то внутри затеплился огонёк — маленький, но упрямый.
Она поднялась. Вернулась в квартиру. Сняла пальто. Позвонила сыну. Не ругать, а просто спросить, как он. Сказала «прости», сама не зная за что. Просто захотелось сказать что-то доброе первой.
Потом налила воды коту Барсику. Подмела пол. Собрала осколки кружки. Простые движения, но впервые за день — осознанные.
На следующее утро Алиса купила новую кружку. Алую. Яркую, как обещание. И механический будильник — он тикал, будто шептал: «Ты жива. Время идёт — и ты вместе с ним».
Иногда всё разваливается не с грохотом, а тихо, по швам. А потом — будто складывается заново. Не теми же руками, не из тех же кусочков. Но складывается. С яблока. С чужого детского голоса. С момента, когда ты решаешь: хватит. Пора дышать.
*Иногда достаточно одного маленького жеста, чтобы мир перестал казаться враждебным. Главное — не сжиматься в комок, а разжать ладони. Вдруг кто-то положит в них яблоко?*
