День прощения
Последним рейсовым автобусом Вероника вернулась из райцентра в родное село. Весь день провела в беготне — то в поликлинике оформляла нужные бумаги, то в ритуальной службе, потом снова в больницу — отнести мешок с вещами в морг. Мама сама собрала его заранее. Успела даже заскочить к себе в квартиру и переодеться в чёрную кофту.
Вероника опустилась на стул у кухонного стола, вытянула ноющие ноги, не находя сил раздеться. В доме похолодало — надо бы растопить печь. Уехала затемно, а теперь уже сумерки. Она бессмысленно смотрела на грязные следы на полу — от фельдшера, чужих мужчин, которые увозили маму, соседок. Только потом Веронику осенило — весь день дверь оставалась распахнутой, а на улице уже поздняя осень. Она не знала, можно ли сейчас мыть пол. Решила оставить всё как есть — на всякий случай.
За дверью послышались шаги. Сердце ёкнуло — вдруг это Даша наконец приехала? Но в сени вошла соседка тётя Валя, мамина подруга.
— Видела, как ты пришла. Помочь чем? — спросила она, переступая порог.
— Нет, — Вероника снова опустилась на стул.
— Холодно у вас. Я печку растоплю, — тётя Валя вышла и вскоре вернулась с вязанкой дров, зашуршала на кухне, разжигая огонь.
На миг Веронике показалось, будто это мама хлопочет у печи, будто её смерть — всего лишь дурной сон…
— Ну вот, скоро потеплеет, — в комнату вошла не мама, а тётя Валя. — Не заботься насчёт поминок. Завтра похороны? Поезжай в райцентр, а мы тут с Марьей Ивановной всё уладим. Дашка-то в курсе? Приедет? — спросила она.
— Телефон не берёт, смску отправила. Не знаю. Спасибо вам, — еле слышно ответила Вероника.
— Да что ты, мы ведь не чужие. С твоей матушкой как сёстры были, — в её голосе прозвучал упрёк, и Вероника заметила это, подняла глаза. — Ладно, пойду, — смутилась тётя Валя и направилась к выходу. Уже взявшись за ручку, обернулась: — Дверь завтра не запирай, ладно?
Вероника кивнула, закусив губу. В печи затрещали дрова, огонь загудел в трубе, дом ожил. И уже не чувствовалось того гнетущего одиночества, что заполнило избу после маминой смерти. Говорят, в первые дни умершие рядом. Вероника огляделась — но ничего не ощутила.
Мама последнее время сильно сдала. После смерти отца она будто потеряла смысл жить, совсем опустила руки. Иногда Веронике казалось, что мать спешит к нему, намеренно торопит конец. Стала угрюмой, замкнутой. После школы Вероника уехала в райцентр, поступила в техникум на бухгалтера.
Каждые выходные навещала мать — село-то рядом. Привозила продукты, помогала по хозяйству. В последний год мама резко исхудала, ослабла. Вероника свозила её в больницу — диагноз оставил мало надежды. Мама восприняла его странно спокойно, даже будто обрадовалась.
Когда мать совсем слегла, Вероника взяла отпуск и перебралась к ней. На работе предупредила — возможно, придётся брать дни за свой счёт. Через месяц мама умерла. Последние два дня она не ела, не пила, пребывала в забытьи.
Вероника без конца говорила с ней — неважно, слышала та или нет. От звука собственного голоса становилось не так страшно. В последний день она просила у матери прощения за всё, умоляла не оставлять её одну, гладя иссохшую, холодную руку.
Говорила, что вот-вот приедет Даша. При имени дочери веки матери дрогнули, но глаза не открыла. Может, уже была там — в ином мире, с отцом, куда так стремилась все эти годы?
Отец был трудяга, пил редко, знал меру — редкость для села. Многие женщины — и одинокие, и те, чьи мужья спились, — пытались заманить его к себе под предлогом помощи. Но отец любил мать, не изменял. В деревне сохранить такое в тайне невозможно.
С каждой зарплаты приносил им с Дашей кульки конфет. Как они радовались этим скромным подаркам!
Умер он рано — вернее, погиб. Мама так и не оправилась от потери. Веронике тогда было всего семь, Даша же уже оканчивала девятый класс. Как уехала в училище — вернее, сбежала из дома после трагедии, — так больше ни разу и не вернулась.
Перед смертью, пока ещё могла говорить, мама просила Веронику позвонить сестре — пусть приедет. Звонила, писала — телефон либо молчал, либо был недоступен. В день смерти отправила сообщение — ответа так и не дождалась. Матери врала, будто у Даши дочь заболела. Поправится — сразу приедет. Верила ли мама? Вероника не знала.
Она вспомнила, как год назад, после страшного диагноза, позвонила сестре, умоляла приехать. Даша восприняла новость равнодушно.
— Она меня выгнала, разве забыла? Не поеду, — холодно ответила старшая сестра.
— Вы обе хороши. Она может умереть, приезжай, поговорите, простите друг друга… — уговаривала Вероника.
— Я не виновата в гибели отца. Я сама была ребёнком. А она думала, каково мне, когда вышвыривала из дома? — голос Даши дрогнул.
— Она не выгоняла тебя, просто в горе наговорила лишнего. Она мучилась… Пожалуйста… — Вероника еле сдерживала слёзы.
— Не приеду, — отрезала Даша и бросила трубку.
«Значит, не приедет», — подумала Вероника и поднялась.
Она сняла пальто. В доме становилось теплее, но её бил озноб. «Неужели заболела? Как некстати»… Включила электроплитку, поставила чайник.
Есть не хотелось, но горячий чай был необходим, чтобы согреться. Вероника сидела на кухне, глядя, как потихоньку закипает вода. Мама всегда начищала пол до блеска. Теперь же повсюду следы, крошки, пятна. Кому теперь нужна эта чистота? Она встала, протёрла стол тряпкой — будто мама могла увидеть и отругать её.
Надо решать, что делать с домом, но без Даши нельзя. В городе всё купишь, а сюда не наездишься. Да и сестре вряд ли нужен этот дом. «Неужели даже на похороны не приедет?»
И в этот момент хлопнула входная дверь. Вероника насторожилась — шагов не слышно. За окном уже темно,Вероника обернулась и увидела в дверях Дашу, закутанную в старую шаль, с глазами, полными слёз и стыда, — и в тот же миг поняла, что прощение, которое они так долго искали, наконец нашло их, как тихий осенний дождь, смывающий пыль с дороги.
