Бывает же такое — день не болит, а ноет.
У старого центрального рынка в Перми стояла женщина. Курила, прикрывая сигарету от ветра ладонью, а другой рукой прижимала к себе потрёпанную тканевую сумку. Та тяжёло провисала вниз, будто набита не вещами, а заботами. Женщина стояла у самого края тротуара, словно сторожила этот метр земли — единственный твёрдый кусочек в шатком, размытом мире.
Её звали Ольга Васильевна. Лет сорок с чем-то, но выглядела моложе. Худощавое лицо с чёткими скулами, волосы — в небрежный пучок, глаза светлые, но с синевой под нижним веком — не от недосыпа, а от вечного недостатка — заботы, тепла, хоть какого-то чуда.
Она не была разбита или сломлена. Просто устала. Устала от дней, похожих один на другой, от треска будильника, от пустых «нормально» и «всё как обычно», за которыми прятала правду. Устала от вечеров, которые неизменно заканчивались в тишине, без вопросов, без плеча рядом. Устала каждый день собирать себя по кусочкам — просто чтобы прожить ещё одни сутки.
Проснулась в семь. Дом затрещал половицами — сын, Степан, собирался в техникум. Бросил через плечо «привет» и вышел, даже не заглянув на кухню. Она ещё минуту лежала, глядя в потолок с трещиной, потом поднялась.
В зеркале — лицо. Ни злости, ни радости, даже раздражения нет. Просто лицо. Кофе выпила стоя, опираясь на стол, накинула куртку, схватила сумку и вышла. День не начинался — он просто тянулся дальше.
Сегодня нужно было съездить в центр — забрать справку, заглянуть к неврологу и, если повезёт, купить Стёпе новую куртку. Тротуар был скользким. Люди спешили, она шла, прижимая сумку к себе, будто это единственная защита. По дороге купила два пирожка с капустой. Один съела, второй завернула в салфетку — для бездомного, который всегда сидит у перехода. Но сегодня его не было. Пирожок оставила на скамейке. А вдруг кому-то пригодится.
У врача очередь — четыре бабушки бурно обсуждали давление, огород и тесный кабинет, где «бедный доктор совсем задохнуться может». Ольга сидела у стены, листала новости. Взрывы, смерти, чужие трагедии, чужие улыбки. Мир, далёкий от её. Закрыла телефон. Не потому, что надоело, просто — стало безразлично.
Невролог говорил что-то про «вегетативку» и «отдых нужен». Она кивала, делая вид, что слушает. А в голове крутилась одна мысль: где бы найти место, где можно просто лечь и не думать. Не держать лицо, не подбирать слова. На сутки исчезнуть.
На улице резко похолодало. Ветер забирался под воротник. Ольга купила стаканчик кофе, пила маленькими глотками, словно это последнее тепло. Села в сквере. Сумка на коленях, дыхание — в шарф.
Рядом присел мужчина. Лет пятидесяти. Морщины у глаз, плечи ссутулены. Не глядя на неё, тихо сказал:
— Холодно. А домой всё равно не тянет.
Она даже не удивилась. Словно он её мысли прочитал. Разговорились. О работе. О еде. О том, как жизнь неожиданно скособочилась. Он — охранник в круглосуточном магазине, жена уехала к дочери и, похоже, не вернётся. Письма пишет редко. Он их даже не открывает.
Она — на почте работает. С ней живет мать, которая всё чаще путает имена, даты, а порой и своё отражение не узнаёт. Ночью встаёт, ищет покойного отца. Хотя его уже пять лет нет. Говорили спокойно, будто не про боль, а про дождь за окном.
Помолчали. Кофе допили. Ветер трепал полы его куртки. Потом он встал и, словно стесняясь, сказал:
— Вы не обидитесь, если я вас запомню?
— Только не перепутайте.
Он впервые улыбнулся.
— Не перепутаю. Просто хочется знать, что кто-то есть. Не в телефоне. Не в телевизоре. По-настоящему.
Ушёл, не обернувшись. Она сидела, смотрела ему вслед, пока он не растворился в серости.
Вечером вернулся Степа. Разогрела ужин, спросила, как день. Он пожал плечами, уткнулся в телефон. И вдруг поднял глаза:
— А у тебя как?
Ложка застыла в руке. От этих трёх слов внутри будто что-то дрогнуло. Ответила не сразу:
— День как день. Один из многих.
Он кивнул. И не отвернулся сразу. Это было немного. Но в её мире, где дни шли под копирку, даже это значило что-то.
А ночью, лёжа в темноте, она вдруг подумала: может, кто-то сейчас вспоминает ту скамейку, кофе и тишину, в которой нашлось место для чужой искренности.
И этого хватило. Не как счастье. А как точка опоры. Чтобы завтра снова встать. И шагнуть в следующий день.
