Десять лет молчания
– Молчанию конец! – кулаком грохнула по столу Алёна. – Десять лет терплю безобразия, а тут ещё это!
Ольга напротив не поднимала глаз. Руки дрожали, держа фарфоровую чашку. Между ними лежала помятая медсправка.
– Что тебе от меня? – выдохнула Ольга.
– Правды! – Алёна вскочила, заходила по тесной кухне. – Почему таилась? Почему тогда не открылась?
Чашка глухо стукнула о стол. Чай растекся тёмной лужей.
– Боялась. Страшилась твоей ненависти, – призналась.
– А сейчас не страшно? – голос Алёны резал ледяной злобой. – Когда всё всплыло само?
Снизу застучали по чугунной батарее. Алёна рухнула на стул, пытаясь овладеть собой. Руки предательски дрожали.
– Всё. Говори с самого начала.
Ольга украдкой вытерла платком слёзы.
– Не знала, как… Ты так светилась тогда, только под венец…
– Не юли! В лоб!
– Видела Егора с ней. В кафе на Ленинском. Сидели у окна, руки сплетены. Она… с животом.
Алёну будто подкосило. Об изменах знала, но не о свидетельнице десятилетней давности.
– Когда?!
– Через полгода после свадьбы, – Ольга едва шевелила губами. – С работы шла, мимо. Хотела подойти, но он… поцеловал её. Ласково. Ладонь на живот положил.
Алёна вжалась в спинку стула. Память кольнула: её мечты о ребёнке, его вечные “не сейчас”.
– Значит, сын уже был?
– Не знаю. Алён, клянусь, хотела открыть…
– Да? Замолчала на десять лет!
Ольга вздрогнула от ножа голоса подруги.
– Думала, одумается! Ты же так любила! Детские распашонки вязала…
– Распашонки, – горчайше повторила Алёна. – А он чужое дитя растил.
Подошла к окну. Во дворе орали дети, лихо гоняя мяч. Её несбывшиеся мечты. Сорок три. Время вышло.
– Алён, прости, – Ольга приблизилась. – Поступок мой ошибочен. Не хотела рушить твой мирок.
– Какой мирок?! – Алёна рванулась к ней. – Мир с вруном и предателем? Счастье – года лучшие отдать подлецу?!
– Да любил же он!
– Любил?! Когда изменял с беременной?!
Ольга потупилась. Слова били по сердцу, но были заслужены.
– Искренне хотела добра…
– Добра?! – Алёнин хохот был сухим и страшным. – Добро – сгонять меня вовремя! Не дать сгнить в неведении десять лет!
Зазвонил телефон. Алёна пошла в прихожую. Ольга осталась у окна.
– Алё? – устало в трубку.
– Я, Серёга. Ночую в офисе. Проект горит.
Алёна взглянула на часы: семь. Рабочий день кончился два часа назад.
– Ясно, – бросила ледяно. – До свидания.
Вернулась. Ольга сидела, комкая платок.
– Он?
– Да. Опять “задерживается”.
– Алён, а вдруг исправился? Изменился?
Та вытряхнула из сумки фотки на стол.
– Глянь сама.
На снимках – тот же Егор, та же женщина, старше. И мальчишка лет девяти.
– Сын, – пояснила Алёна. – Частник прошёлся. Оказывается, дублирующая семья действует десять лет.
Ольга рукой заткнула рот.
– Боже, Алён…
– Естественно. Кто ж тебе рассказал бы через молчанку?
– А поверила б ты тогда? Поверила ли бы мне?
Алёна замерла. Правда: поверила бы юной счастливица подруге? Или вскрикнула “Завидуешь!”?
– Неизвестно, – честно. – Но шанс проверить был бы дан. А так – десять лет в дураках.
Ольга метнулась к плите. Включила чайник – хотя чай остывать не успел.
– Что будешь?
– Развод. Вариантов нет.
– А он знает?
– Нет. Скранет.
Фотографии вернулись в сумку. Дрожь рук стихла, но ярость волной накрывала.
– Самое горькое? – голос охрип. – Не измена. Десять бесценных лет – коту под хвост.
– Молода ещё! Встретишь другого!
– Да? В сорок три, с моими болячками? – Алёна криво улыбнулась. – Сомнительно…
Ольга плеснула кипятку. Чай перестоял – никому дела.
– Злись, Алён. Право имеешь. Но помыслы мои чисты.
– Благими намерениями… – ясно процитировала Алёна. – Жалела мои иллюзии. Помогая ему меня травить годами.
– Нет! Я просто…
– Молчала. Молчание – тоже предательство, Оля.
Дружба их – с первых курсов ВУЗа. Совместные радости, слёзы. Алёна – порывистая, Ольга – вечно в тени, в своей раковине.
– Помнишь, как с мужьями встретились? – внезапно спросила Ольга. – У Вики на вечеринке?
– Помню. Я ж сразу заявила – пойду за Егора.
– Ты всегда храбрее… Я б сказала, им
Дверь медленно открылась, и в комнате застыл Сергей, его взгляд, как плеть, впился в фото на столе, в то время как Елена с вызовом подняла голову, встречая этот разговор, что опоздал на десять долгих лет.
Десятилетие тишины
