23октября, 2025г., смена3
Сегодня снова крутилось в моём отделении, будто в бешеной карусели. На кровати в углу сидела девушка, скрестив колени, и, будто бы отрываясь от собственных мыслей, от души крики бросала:
Он мне не нужен, я от него отказываюсь. Мне нужен только Андрей Петров, а он сказал, что ребёнка ему не требуется. Значит, и мне не нужен. Делайте с ним что хотите мне всё равно.
«Дитямоя! воскликнула заведующая отделения, стараясь сдержать раздражение. Отказываться от собственного малыша это варварство, даже звери так не делают».
Девушка лишь фыркнула:
Плевать, что делают звери. Выпишите меня сейчас же, а то я вас сейчас тут врежу, закричала она, горло сжимая от ярости.
Ты, детка, совсем сошла с ума, проскользнула в ответ заведующая, тяжело вздыхая.
Опыт подсказывал, что никакая медицина сейчас не спасёт эту ситуацию.
Только неделю назад эту девушку перевели из родильного отделения в наше детское. Сама она громко заявила, что отказывается кормить ребёнка голыми руками, как бы ни уговаривали. Согласилась лишь сцеживать молоко, но под конец ей уже некуда было деваться.
Лечащий её врач, молодая Марина Соколовская, безуспешно пыталась усмирить её. Девушка бесконечно бросала истерики. Марина объясняла, что отлучка от груди опасна, но девушка лишь отвечала, что в таком случае убежит.
Я, заведующая отделением, попыталась успокоить её, но она заявила, что ей нужен только её парень, и если она не уедет на юг, он её бросит. Я напомнила ей, что могу удержать её здесь лишь три дня, после чего её могут отправить в детский дом. Слова о трёх днях вывели её в ярость:
Вы сошли с ума! Андрей уже злится на меня изза этого чёртового ребёнка, а вы ещё и подлизываете мне. Если я не поеду с ним на юг, он возьмёт Катю.
Она расплакалась, крича, что всё вокруг глупо и не понимает, что Катя лишь ждёт, чтобы увести его. Этот ребёнок был для неё лишь способом заставить парня жениться.
Я отдала приказ напоить её валерьянкой и пошла к двери, а ординатор Ольга Баранова последовала за мной. В коридоре я тихо спросила:
Вы верите, что ребёнок будет в порядке с такой матерью?
Детка моя, ответила я, иначе его отправят в дом малютки, а потом в интернат. Семьи у них приличные: и у этой девицы, и у парня. Может, поговорим с их родителями? Спросим их координаты, чтобы обсудить ситуацию.
Девушка всё же сбежала в тот же день. Я позвонила её родителям, но они отмахнулись от неё, словно от чужого пятна. Через два дня к нам приехал её отец, мрачный, угрюмый человек. Я попыталась убедить его посмотреть ребёнка, но он лишь сказал, что ему это неинтересно, и что дочь сама напишет отказзаявление через своего водителя. Я настойчиво отвечала, что без её личного присутствия выписка невозможна, иначе будут проблемы. Он, увидев моё твёрдое лицо, расплакался, а затем сказал, что пришлёт жену, чтобы та всё уладила.
На следующее утро вошла небольшая женщина в бежевых тонах, сгорбившись на стуле. Плакала она без перерыва, шепча, что это огромная трагедия. Оказалось, что родители мальчика уехали за границу, у них крупные планы, а их сын оказался в нашей больнице. Дочь мальчика, узнав об этом, заявила, что поедет за ним за границу, пока её муж Андрей будет в ярости.
Я вновь предложила посмотреть ребёнка, надеясь, что у бабушки проснутся чувства. Чувства действительно вспыхнули, но вместо успокоения они лишь усилили её слёзы. Женщина, рыдая, говорила, какой он красивый, и что с радостью возьмёт его в свои руки, но её муж запретил, а её дочь отказывается.
Я лишь произнесла «мда», и медсестра напоила её валерьянкой, ворча про то, что изза таких «дурищ» у нас в отделении закончатся успокоительные.
Я пошла к главному врачу, отделяя всё, и сообщила, что намерена пока держать ребёнка в палате. Главврач, бывший педиатр, улыбнулся, увидев малыша, и спросил, чем его кормят. Чудовищный малыш выглядел как «пончик», и так же прозвали его.
«Пончик» провёл у нас несколько месяцев. Сначала мы пытались убедить его мать приходить чаще. Она приходила, играла, говорила, что копит деньги на билет, будто бы нашла своего парня. Порой ей казалось, что она привыкает к ребёнку, но её поведение оставалось переменным. Мать иногда плакала, уходя, но всё равно возвращалась.
В один из дней её парень женился на другой. Девушка в ярости заявила, что всё подстроили, чтобы их разлучить, и что ребёнок её единственное оправдание, чтобы остаться с Андреем. Она написала заявление об отказе, отнесла его к главному врачу и ушла, не оглядываясь.
Главврач сразу вызвал меня. Я вернулась к столу, сняла очки, долго их протирала, шёпотом бормоча себе под нос, будто бы собираясь с силами. В тот момент «Пончик» радостно резвился в своей кроватке, а медсестра, подходя к нему, громко позвала, и он, словно поняв, запищал от радости. Затем он внезапно замер, как будто почувствовал чтото тяжёлое. Медсестра, стоя рядом, ощутила странный холод в груди и слёзы покатились по её щекам. Она поняла, что всё это случилось в тот момент, когда мать написала отказ.
Я тяжко пробурчала, что вся эта суета лишь сказки, а дети не знают, что их бросили. Но они чувствуют, даже если лишь ангелы шепчут им о своей боли.
С тех пор ребёнок тихо лежит в кроватке, не улыбается, даже когда я пытаюсь его развлечь:
Пончик, хочешь на руки? говорю я, показываю бусинки. Он лишь встранённо смотрит, не шевелясь.
Однажды я вспыхнула:
Мы предаем его! Он невиновен, а мы его только гоним! закричала я, и в тот же миг за мной подошла заведующая, погладила меня по плечу и сказала:
Деточка, я сама не знаю, что делать. Мне жалко Пончика, как будто это последний мой ребёнок.
Я ответила:
Я не буду сидеть, я буду действовать.
Тогда не сиди, раздражённо отреагировала заведующая. Действовать значит, искать родителей, а не усыновлять.
Мы решили искать Пончику настоящих родителей. Я вела переговоры с потенциальными приёмными, и наконец нашла пару Лана и Лев, тридцатилетних, без детей, мечтающих о малыше. Лана была нежной, голос её был словно колокольчик, а Лев крепкий, как бывший офицер, в глазах которого светилась любовь к жене.
При первом визите они сразу полюбили Пончика. Лана приподняла малыша, он, словно почувствовав безопасность, зацепил её большой палец своим крохотным пальчиком. В этот момент в палате повисла тишина, а я, наблюдая, лишь тихо произнесла:
Дети в наших руках, а мы их стражи.
Через несколько месяцев «Пончик» поправился, его улыбка вернулась, а мы с Мариной с благодарностью смотрели, как он играет с новоиспечёнными родителями.
Сейчас, закрыв дневник, я понимаю, насколько хрупка эта линия между болью и надеждой, как часто в наших стенах решаются судьбы, а я лишь маленький голос в этом огромном корпусе. Но я верю, что даже в таком холодном мире есть место добру, и, может, однажды каждый ребёнок найдёт своё место под солнцем.
