22ноября, четверг
Сегодня меня вырвало из привычного ритма. На улице, где обычно гудит Тверская, я услышал голос, пронзивший шум городского потока, словно крик о помощи. Было бы странно, но в тот миг я почувствовал, как будто за мной гонится невидимый враг, а время сжимает меня в клещах: от моего решения сегодня зависели миллионы рублей, решаемые на совещании. После того как Рита, моя жена, ушла из жизни, работа стала единственной опорой.
Но тогда голос прервал мою спешку.
Я обернулся. Передо мной стоял ребёнок семи лет худой, с расплаканными глазами, в старой изодранной покрывале. В руках у него был крошечный свернутый пакет, откуда выглядывало личико девочки. Маленькая, почти беззащитная, она тихо всхлипывала, а мальчик, Максим, держал её так, будто хотел стать её единственной стеной в этом холодном мире.
Я замер, зная, что нельзя терять ни секунды, но в простом «пожалуйста» прозвучало чтото, что задело глубину моей души.
Где мама? спросил я, присев рядом с ними.
Она обещала вернуться но уже два дня её нет. Я жду, может, она появится, дрогнула голосом Максим, а его рука дрожала.
Максим рассказал, что их сестра Василиса. Оба остались одни, без записок, без объяснений, лишь с надеждой, как у тонкой соломинкой в океане.
Я предложил купить еду, вызвать полицию, обратиться в соцслужбы. При слове «полиция» Максим вздрогнул и прошептал:
Пожалуйста, не берите нас. Заберут Василису
Тогда я понял, что уже не могу просто уйти.
Мы зайшли в ближайшее кафе. Максим жадно ел, а я, осторожно, дал Василисе смесь из аптечной коробки. Чтото давно забытое проснулось во мне, будто под холодным панцирем таилась искра.
Я позвонил своему помощнику:
Отмени все встречи, сегодня и завтра.
Через некоторое время в кафе вошли офицеры Герасименко и Наумова. Стандартные вопросы, бумажная рутина. Максим, с усилием, сжал мою руку:
Вы не отдадите нас в приют, правда?
Я, почти не веря себе, ответил:
Не отдам. Обещаю.
Затем в отделение пришла Лариса Петровна, старая подруга и опытный соцработник. Благодаря ей всё оформилось быстро: временная опека.
Только пока не найдут маму, повторял я себе, лишь временно.
Я вёз детей домой. В машине царила гнетущая тишина, как в могиле. Максим крепко держал сестру, шепча ей успокаивающие слова, будто бы защищал её от собственного страха.
Квартиры в Москве встретили нас просторными комнатами, мягкими коврами и окнами, откуда открывался вид на весь город. Для Максима это была словно сказка в его жизни никогда не было столько тепла и уюта.
Сам я чувствовал себя растерянным. Я не разбирался в детских смесях, подгузниках, расписании кормлений. Спотыкался о пелёнки, забывал, когда нужно кормить, а когда укладывать спать.
Но Максим был рядом: тихий, внимательный, напряжённый. Он наблюдал за мной, как за чужим человеком, которого в любой момент могут унести. И всё же помогал нежно качал сестру, пел колыбельные, укладывал её, как умеют только те, кто делал это десятки раз.
Поздно вечером Василиса не могла заснуть, крутилось в кроватке, искала место. Тогда Максим подошёл, взял её на руки и тихо спел. Через несколько минут она уже мирно спала.
Ты умеешь её успокаивать, сказал я, чувствуя тепло в сердце.
Пришлось научиться, сухо ответил он, как бы говоря, что это уже факт жизни.
Тут зазвонил телефон. Голос Ларисы Петровны прервался от неожиданной новости.
Мы нашли их маму. Она жива, но проходит реабилитацию от наркотической зависимости, её состояние тяжёлое. Если после лечения она сможет заботиться о детях, их вернут ей. Иначе опеку возьмёт государство или тебя.
Я замер. Внутри чтото сжалось.
Ты можешь оформить официальную опеку, даже усыновить, если действительно этого хочешь, продолжила она.
Я не был уверен, что готов стать отцом, но понял одно: не хочу их терять.
Вечером Максим сидел в углу гостиной, осторожно рисовал карандашом.
Что теперь будет с нами? спросил он, не отрывая взгляда от листа. В его голосе звучали страх, боль, надежда и страх быть вновь брошенным.
Не знаю, откровенно ответил я, садясь рядом. Но сделаю всё, чтобы вы были в безопасности.
Максим помолчал.
Нас снова заберут? Уйдут из этого дома?
Я обнял его крепко, без слов. Хотел сказать всем своим объятиям: ты больше не один. Никогда больше.
Я не отдам вас, шепнул я. Обещаю. Никогда.
В тот момент я понял, что эти дети уже не случайные встречи. Они стали частью меня.
Утром я позвонил Ларисе Петровне:
Хочу стать их официальным опекуном.
Процесс оказался нелёгким: проверки, собеседования, домашние визиты, бесконечные вопросы. Но я прошёл всё, ведь теперь у меня была цель Максим и Василиса.
Когда временная опека переросла в постоянную, я решил переехать. Купил дом за пределами города, с садом, простором, утренним пением птиц и ароматом трав после дождя.
Максим зацвел на глазах. Он смеялся, строил «халабуды» из подушек, читал вслух, приносил рисунки и гордо вывешивал их на холодильник. Он жил понастоящему, свободно, без страха.
Однажды вечером, укладывая Максима спать, я накрыл его одеялом и мягко провёл рукой по волосам. Он посмотрел на меня снизу вверх и тихо сказал:
Спокойной ночи, папа.
Во мне прорвалось тепло, которое долго спало.
Спокойной ночи, сынок, ответил я, чувствуя, как в глазах проблескнуло облегчение.
Весной официально оформилось усыновление. Под подпись судьи статус стал формальным, но в моём сердце всё уже решено.
Первое слово Василисы «Тать!», стоило мне больше, чем любой деловой успех.
Максим завёл друзей, записался в футбольную секцию, иногда приходил домой с шумной компанией. А я учился плести косички, готовить завтрак, слушать, смеяться и снова чувствовать, что жив.
Я никогда не планировал стать отцом, не искал этого. Теперь же не представляю свою жизнь без этих двух маленьких существ.
Это было тяжело. Это было неожиданно. Но это стало самым прекрасным, что случилось со мной.
